Западная философия от истоков до наших дней. Т. 1–2. Античность и Средневековье

Превосходство устного диалога

Вот что вообще я хочу сказать обо всех, кто уже написал или собирается писать и кто заявляет, что они знают, над чем я работаю, так как либо были моими слушателями, либо услыхали об этом от других, либо, наконец, дошли до этого сами: по моему убеждению, они в этом деле совсем ничего не смыслят. У меня самого по этим вопросам нет никакой записи и никогда не будет. Это не может быть выражено в словах, как остальные науки; только если кто постоянно занимается этим делом и слил с ним всю свою жизнь, у него внезапно, словно засиявший от искры пламени свет, рождается это сознание и затем само себя питает. И вот что еще я знаю: написанное и сказанное мною было бы сказано наилучшим образом, но я знаю также, что написанное плохо причинило бы мне сильнейшее огорчение. Если бы мне показалось, что следует написать или сказать это в понятной для многих форме, что прекраснее я мог быть сделать в своей жизни, чем принести столь великую пользу людям, раскрыв всем в письменном виде сущность вещей? Но я думаю, что подобная попытка не принесла бы блага людям, исключая лишь немногих, которые и сами при малейшем указании способны все это найти. Что же касается остальных, то одни стали бы неуместно презирать [философию], а другие исполнились бы высокой, но пустой надеждой, что они научились чему-то важному... Ведь есть некое неопровержимое основание, препятствующее тому, кто решается написать что бы то ни было: об этом я не раз говорил и прежде, но, по-видимому, надо сказать и сейчас.

Для каждого из существующих предметов есть три ступени, из которых образуется познание; четвертая ступень — это само знание, пятой же должно считать познаваемое само по себе, подлинное бытие. Итак, первое — это имя, второе — определение, третье — изображение, четвертое — знание. Если хочешь понять, о чем я говорю, возьми пример и приложи его ко всему. Например, круг — это нечто произносимое, имя его — то, что мы произнесли. Во-вторых, его определение состоит из существительных и глаголов. "То, крайние точки чего повсюду одинаково отстоят от центра" — это определение того, что носит имя круглого, закругленного и окружности. На третьем месте нарисованное, затем стертое или выточенное и потом уничтоженное. Что касается самого круга, то он от всего этого не зависит, представляя собой совсем другое. Четвертая ступень — это познание, понимание и правильное мнение об этом другом. Все это нужно считать чем-то единым, так как это существует не в звуках и телесных формах, а в душах. Благодаря этому ясно, что оно совершенно отличается как от природы круга самого по себе, так и тех ступеней, о которых была речь выше.

Из них понимание наиболее родственно, близко и подобно пятой ступени, все же остальное находится от нее намного дальше. То же можно сказать и о прямых или округлых фигурах, цветах, благом, прекрасном и справедливом, о всяком изготовленном или естественно существующем теле, огне, воде, о всяком живом существе и о характере душ, о всех поступках и чувствах. Кто не имеет представления об этих четырех ступенях, тот никогда не приобщится к совершенному познанию пятой. Все это направлено на то, чтобы выяснить, каков предмет и какова его сущность, но словесного выражения здесь недостаточно. Поэтому всякий имеющий разум никогда не осмелится выразить словами то, что стало плодом размышлений, особенно в такой негибкой форме, как письменные знаки... Когда мы, вследствие воспитания, даже не стремимся отыскать истины, а довольствуемся предложенными изображениями, то мы не покажемся смешными друг другу, если нас спросят те, кто, задавая вопросы, могут разнести в пух и прах первые четыре ступени. Но если мы начнем давать ответы относительно пятой ступени, разъясняя ее, то всякий нас критикующий одержит над нами победу, а выступающего истолкователем — устно или письменно — выставит в глазах большинства невеждой, причем слушатели иной раз и не знают, что подверглась разносу не душа написавшего или сказавшего, а недостаточная сама по себе природа каждой из указанных четырех ступеней. Глубокое проникновение в каждую из этих ступеней, подъем или спуск от одной к другой порождают совершенное знание, и то лишь у того, кто одарен по природе. Но если кто от природы туп, а таково состояние души большинства людей в учении и воспитании нравов, или же способности уже угасли, то и сам Линкей не смог бы сделать таких слепцов зрячими. Одним словом, человека, не сроднившегося с философией, ни хорошие способности, ни память с ней сроднить не смогут, ибо в чуждых для себя душах философия корней не пускает. Кто не сроднился со всем справедливым и тем, что именуют прекрасным, пусть даже в чем-то они проявят способности или память, они никогда не научатся, как это нужно, истинному пониманию того, что такое добродетель и что такое порок. Всему этому надо учиться сразу, как тому, что есть ложь и что есть истина целостного бытия, причем учиться с большим напряжением и длительное время, как я уже сказал. Лишь с огромным трудом, путем взаимной проверки — имени определением, видимых образов ощущением, да к тому же, если есть доброжелательное исследование, с помощью незлобных вопросов и ответов — может просиять разум и возникнуть понимание любого предмета так, как это доступно для человека. Поэтому ни один серьезный человек не станет писать о серьезных вещах и не выпустит это в свет на зависть невеждам. Из сказанного должно понять, что если кто-то увидит написанное — будь то законы законодателя или другие письмена, — если он серьезный человек, то не будет считать увиденное столь уж для себя важным, но поймет, что самое важное лежит где-то в области более возвышенной и прекрасной. Однако если он вознамерился бы письменно изложить глубоко им продуманное, то не боги, а сами люди похитили бы у него разум.

Платон, Письмо VII, 341с - 344d