Западня Данте

Пьетро с радостью воссоединился со своим слугой: Ландретто был его извечным собутыльником. Мужчины дружили, хотя один и прислуживал другому. А нынче вечером вопрос главенства вообще померк в сиянии встречи. К тому же Пьетро никогда не забывал, что сам по происхождению всего лишь уличный мальчишка с Сан-Самуэле. Ландретто не был уроженцем Венеции. Он родился в Парме и, как Виравольта, рано лишился отца, а вскоре исчезла и мать. Ландретто довольно долго болтался по дорогам Италии, то побираясь, то подворовывая. Потом его взяли под свое покровительство безденежные дворяне, сперва в Пизе, затем в Генуе. Ландретто тоже был свободным человеком, и Пьетро отлично знал, что у слуги имеется в запасе не один трюк. На вид простоватый весельчак, Ландретто обладал изрядной долей цинизма, приобретенного во время бродяжничества. За внешностью недотепистого наивного юнца скрывался цепкий ум, отлично умеющий определить свою выгоду. Будучи самого что ни есть плебейского происхождения, он тем не менее умел заставить сильных мира сего прислушаться к своему мнению и приложил руку к освобождению хозяина.

Пьетро знал, что Ландретто предпринял все мыслимые и немыслимые шаги, пытаясь вытащить его из застенков. Сам Эмилио Виндикати в конечном итоге услышал стенания и сетования этого парня, столь умелого и преданного. Пьетро также подозревал, что Ландретто попросту дал Эмилио взятку, дабы тот взвалил на Виравольту это полицейское расследование в обмен на свободу.

Местечко, куда направлялись приятели, соседствовало с основной резиденцией Контарини. Там располагались кухни, игровые и музыкальные салоны. Именно это место Виравольта с Ландретто по настоянию Виндикати избрали для своего обитания. За шесть цехинов они сняли жилье у повара английского посла. И Пьетро, отлично знавший этот квартал, мог лишь поздравить своего куратора с отличным выбором. Добравшись до места, они еще пару часов поиграли на первом этаже и даже ввязались в горячую дискуссию о достоинствах различных текстов Ариосто, что позволило Пьетро блеснуть познанием некоторых цитат. А перед глазами стояло нежное личико Анны Сантамарии. И с каждым ударом сердца он спрашивал себя вновь и вновь: где она? Что делает? Думает ли о нем, любит ли по-прежнему? Но, помимо прямого запрета Виндикати, Пьетро, пребывая в подвешенном состоянии, не желал поддаваться ноющей, накатывавшей волнами боли и своей зависимости. Эта одержимость становилась невыносимой, и от нее требовалось срочно избавиться. Вскрыть нарыв. Забыть сомнения. Забыть… Есть л и у него иной выбор, кроме как забыть эту женщину и жить дальше?

«Ох, Анна, простишь ли ты меня?»

Бороться. Он мог бы побороться. Но с кем? И как?

«Дай себе волю».

В этот вечер Пьетро много выпил.

«Ладно, за тебя, Джакомо».

Среди присутствовавших этой ночью патрициев, как и он, в масках находилась молодая женщина, не вписывающаяся в окружение: Анцилла Адеодат, метиска, привезенная каким-то венецианским капитаном из бывших колоний. Она отличалась редкой красотой: длинные каштановые кудри, украшенные розой, кожа цвета кофе с молоком, воздушное платье с белыми кружевами. Пьетро помнил, как некогда соблазнил ее, а заодно, кстати говоря, и хозяек игорного дома — мать и дочь Контарини. Это было задолго до появления Анны. Несмотря на маску, Анцилла тоже сразу его узнала. Должно быть, хватило бутоньерки, выдавшей Пьетро прекрасной метиске. Она подошла к нему в музыкальном салоне, прямо и решительно глядя в глаза, и погладила цветок на его груди.

— Неужели Черную Орхидею выпустили из тюрьмы? Да как же такое…

Пьетро молча улыбнулся. Тогда она встала на мысочки и шепнула ему на ухо:

— Пьетро Виравольта, это ты? Как насчет того, чтобы побывать на островах… как говаривали в былые времена?

— Такие путешествия не забываются, — усмехнулся Виравольта.

И довольно скоро они оказались в одной из комнат.

Ландретто прислушался под дверью: звук поцелуев, шорох снимаемой одежды. Он собрался было подсмотреть в замочную скважину, но тщетно — изнутри торчал ключ. Вздохи, охи, возня на простынях…

Ландретто подождал еще немного… и тяжело вздохнул. Ему в эту ночь ловить было нечего.

И вскоре слуга завалился в свою постель.

Однако эта ночь закончилась странным эпизодом.

Примерно за час до рассвета Пьетро разбудил стук в дверь.

Уж не приснилось ли это ему?

Но тихое поскребывание о дверной косяк подтвердило, что он не ошибся. Виравольта покосился на Анциллу Адеодат. Ее волосы рассыпались по подушке, спина обнажилась. Что-то пробормотав во сне, она снова ровно задышала. Пьетро тихонько встал, стараясь не разбудить красавицу, взял подсвечник и открыл дверь.

Никого. Ни справа, ни слева.

А вот под ногами что-то лежало. Кто-то оставил на пороге исписанный бисерным почерком клочок бумаги. Заинтригованный, Пьетро поднял бумажку и поднес поближе к свету: