Западня для олигарха

Троеглазов, с трудом преодолевая чувство брезгливости, проследовал за хозяином. Но внутри дома обстановка была совсем другой. Железная, пусть и ржавая, кровать была застелена бывшим гобеленовым покрывалом. Две вполне сносные табуретки стояли возле большого не то ящика, не то сундука, покрытого газетами и какой-то серо-буро-малиновой тряпицей, выполняющей роль скатерти. На этом импровизированном столе стоял стакан и солонка.

Владлен Алексеевич молча поставил на стол бутылку водки, что вызвало на довольно хмуром лице хозяина дома некое подобие улыбки. Затем извлек из сумки палку колбасы твердого копчения, баночку красной икры и банку маринованных огурчиков.

– Вот только хлеба купить не догадался, – извиняющимся тоном сказал Троеглазов.

– А у меня сухарики имеются, – довольно бодрым для своих лет голосом ответил хозяин и стремительно бросился к окну, где стояла картонная коробка, прикрытая пожелтевшей газетой.

Он пошуршал там недолго и извлек из коробки почти чистый стакан, два сухаря из черного хлеба и несколько перьев зеленого лука. Поставив стакан на стол и положив туда же лук с сухарями, заметил:

– Ну, просто натюрморт получился. Вы не находите?

– Нахожу, жаль только, что мольберта с красками не прихватил, – пошутил Владлен Алексеевич, чем вызвал приступ смеха у старика.

– На художника вы не похожи. Вы человек деловой, а не творческий. Точнее сказать, скорее технарь, чем гуманитарий.

– А почему вы так решили?

– Да вы присаживайтесь, присаживайтесь! Табуреточки у меня надежные, не картонные. А то, право слово, любезностями обмениваемся, когда на столе такая красотища имеется…

Седой бородач взял Троеглазова за руки чуть выше локтей и усадил на табуретку. Сам пристроился рядом и тут же взял бутылку в руки. В мгновение ока вскрыл ее, поднес к носу, понюхал, как будто это была не водка, а французский одеколон.

– Нектар! Амброзия! Давайте-ка за знакомство выпьем. Как вас, голубчик, звать-величать?

– Троеглазов Владлен Алексеевич. Ваше здоровье! – Он поднес стакан, который потомственный бергал наполнил лишь наполовину, к его стакану, чокнулся и залпом выпил.

Бергал, напротив, водку пил не спеша, с наслаждением.

– Замаев Николай Михеевич, будем знакомы. Каким же ветром вас занесло в наши пенаты? И с какой надобностью?

– Даже затрудняюсь вам ответить, – переняв манеру хозяина лачуги изъясняться несколько витиевато, Троеглазов слегка задумался, как будто подбирая подходящие слова. – Я, собственно, давно уже мечтал с вами познакомиться. С тех самых пор, как мне про вас рассказал мой большой друг и наставник Николай Иванович Меженков.

– Коля? Меженков? Ах вот, значит, как! – По лицу старика пробежала тень. – Что же сам-то не приехал?

– Он погиб. Много лет назад.

– Как это произошло? Несчастный случай?

– Да. Он руководил Самошинской ГРП. Поехал за оборудованием, а водитель уснул за рулем. Машина врезалась в дерево. Водитель всмятку, Меженков успел выпрыгнуть, но сильно ударился головой о камень. Меньше суток прожил… Но пришел в сознание и кое-что мне передал.

– Передал-таки? Не унес с собой в могилу. Ну-ну…

Старик замолчал. От его напускного радушия не осталось и следа. Он как-то вдруг посмурнел. Внимательно, оценивающе посмотрел в глаза Троеглазову. Тот спокойно выдержал тяжелый взгляд старика.

– А вы, похоже, не очень расстроились, узнав о его гибели?

– Мне уже все равно. Я давно вычеркнул из жизни все то, что меня связывало с этим человеком, которого я долгое время считал своим другом… близким другом.

Старик замолчал. Протянул руку к пачке «Парламента», которую Троеглазов вытащил из кармана джинсов. Не спрашивая разрешения, достал сигарету. Владлен Алексеевич мгновенно щелкнул «Ронсоном», так как понял, что старик готов рассказать ему что-то очень интересное.

– Неужели он что-то кому-то обо мне рассказывал? И главное – что? – задумчиво произнес он, глядя Троеглазову прямо в глаза. – Только без вранья, ладно?

Троеглазов честно выложил старику все, что знал о Меженкове. Сведений было немного – ведь работали вместе они всего несколько месяцев. Рассказал о том, при каких обстоятельствах медальон попал к нему в руки. О том, что про Михеича Меженков вспоминал несколько раз, когда в экспедиции долгими вечерами мужички сидели за кружкой водки или крепкого чая у костра, вспоминая забавные случаи из жизни. Причем упоминал он про Михеича тогда, когда нужно было сослаться на мнение какого-то очень влиятельного человека, например, при решении спорного вопроса. При этом Меженков говорил: «А вот Михеич всегда делал так-то и так-то…» или что-нибудь в этом роде, и эта ссылка на никому не ведомого Михеича, как ни странно, всегда имела положительный результат.

Михеичу услышанное понравилось. Он показал жестом Троеглазову, чтобы тот наполнил стаканы. Сам же с удовольствием одну за одной курил крепкие, но удивительно ароматные сигареты.

– Сам-то ты, видно, из богатеньких – сигаретки не хилые куришь, холеный вон какой, – рассуждал вслух Михеич, – и я бы таким был, если бы Коля Меженков так со мной не поступил.