Читаем Западноевропейская поэзия XX века полностью

Западноевропейская поэзия XX века

Ребенком, каждый раз как песня пьяныхдо слуха долетала среди ночи,я вскакивал, захлопывая книгу.Я открывал окно в ночное небо —и воздух ночи в комнату врывался,я свешивался из окна — и песнюпил, как вино, забористое, злое.Я оборачивался, и казалосьмне бесконечно странным,что в доме ни одной зажженной лампы.Не раз, бывало, на холодный шифер,под ветром, завладевшим волосами,под дождиком, секущим лоб и щеки,я проливал бессмысленные слезы.Сейчас, когда упали эти чары, —теперь я знаю, как пересыхаетпоющий рот, наставленный на небо.Но стоит и сегодня среди ночипроснуться мне от вечной песни пьяных —от этих звуков, памятных для слуха,я с замираньем духаопять бегу лицо подставить ветру,который волосы мои растреплет.Я рад бы снова горечь упоеньяпочувствовать и судорогу в теле,оплакать времена, которым нетвозврата… Но, конечно, я нелепс моими вымученными слезами.

* * *

«О море и о лете говорила…»

О море и о лете говориладорога вдоль домов и вдоль садов,где в первый раз я ждал тебя открыто.Под взглядом недоверчивым сошла ты,чуть нерешительная, с тротуара.Теперь дорога нас не разделяла.Ты даже глаз не подняла: сдавилазапястье мне, и мы прошли немногобок о бок, не произнеся ни звука.На этот раз меня влекла машина,стихия, шквал, обузданный насилу,навстречу месту первого свиданья.Вот поворот — его узнало сердце,и вихрем поворот берет машина,и наконец ты сходишь,чуть нерешительная, с тротуара.(Жестокая игра воображенья:с подобною надеждой паралитикпредстать на сцене жаждет в прежней роли.)Одно мгновенье на воспоминанье,но что за сладкий шип меня пронзил!Другого — столь же острого, как это, —ты не могла мне подарить блаженства.Любовь! Любовь! И у меня на светебыл кто-то.Благословение тебе, дорога,где не мое — чужое состраданьевпервые в жизни овладело сердцем.

* * *

«Чей-то ребенок шел…»

Чей-то ребенок шел, покачиваясь на слабеньких ножках инаклоняясь на каждом шагу за комочком грязи, как за цветком.Он не понял, что я погладил его.В его глазах было столько светлого удивления,что после мне казалось, будто я погладил ромашку.