Запах гари

Котиль изловчился и нанес ей тяжелый удар по голове. Те пару мгновений, когда он, коротко замахнувшись, обрушивал своё орудие на бесновавшегося врага, он невольно надавливал на ручку, и кислород с шипением стравливался из баллона. Тварь взвизгнула и отступила, припав мордой к полу, но Котиля это мало обрадовало. Он сразу почувствовал кислород, этот убийственный для него газ, который останавливает процессы в организме, делает его слабее. Пёс, словно зная это, отходил от удара недолго, и опять бросился на Котиля. Тот снова и снова бил баллоном, и порции губительного кислорода, как злой джинн из бутылки, опять вырывались наружу. Котиль перехватил баллон, взявшись ладонями за его гладкий, скользкий корпус. Так держать было неудобно, тем более не было возможности наносить тяжёлые, быстрые и меткие удары этой твари, у которой от изобилия кислорода сил только прибавлялось. Проклятый газ, проклятый чистый воздух!

Пёс, невзирая на полученные по голове удары, игнорируя выбитые и поломанные зубы, отступать не собирался. Дав себе секундную передышку, он порвал огромными когтями линолеум и снова бросился в атаку, намереваясь любой ценой добиться своего.

Снова взявшись за ручку, как за кольцо последней гранаты, которую отставляют для себя, Котиль ударил изо всех сил, со всей быстротой, на которую был способен. Он хотел покончить одним ударом, хотя бы оглушить проклятую тварь, отбить у неё охоту нападать, понимая, что шансов на это мало. Если бы это была обычная собака!

Удар пришёлся перерожденцу по уху, но тот клыком умудрился зацепить руку Котиля, нанеся ему ещё одну рану. От удара пёс потерял равновесие и обрушился на лабораторный стол, который сорвало с места и бросило на стеклянную дверцу шкафа. Дверца разлетелась вдребезги, шкаф тряхнуло, и с его полок, создавая какофонию звуков, посыпалась всякая дребедень. После этого шкаф, с противным визгом двигая стол, накренился и застыл, опираясь о него, словно раненый боец, поддерживаемый верным товарищем. Порция кислорода, выпущенная из баллона, на этот раз оказалась особенно большой, и Котиль почувствовал себя хуже. Силы оставляли его, в ногах появилась слабость, раны болели всё сильнее; кровь, серая кровь перерожденца густо стекала по руке. С этой отвратительной на вид, но жизненно важной для него жидкостью, исходили из тела силы, таяла уверенность в себе, умирала надежда спасти от нечеловеческих экспериментов Вику.

Но сдаваться он не собирался. Сколько, интересно, серой крови в его сером организме; да важно ли это! Гораздо важнее, сколько в нём воли к победе, сколько огня в исстрадавшемся сердце, сколько жажды справедливости в душе!

Пёс, тоже раненый, оглушённый ударами тяжёлого баллона, но поддерживаемый обилием в атмосфере лаборатории кислорода, зарычал как-то особенно злобно. Котилю даже показалось, что он увеличился в размерах, как некое сказочное неуязвимое чудовище, которое от наносимого ему урона приобретает всё большую мощь. Отчаяние, словно притаившийся, а теперь вдруг оживший враг, стало сжимать сердце Котиля — всё было на руку его злобному противнику, всё оборачивалось против него самого! Но тотчас, понимая всю опасность возможности расклеиться в такой момент, обозлившись на себя, он постарался одним мощным порывом прогнать это отчаяние. Оно мешало ему, отнимая больше сил, чем кислород, предательски стравливаемый из баллона. Он снова огляделся, пытаясь отыскать более подходящее оружие для защиты, но ничего не увидел. Автомат с пустой обоймой лежал за собакой, и он, не имея выбора, тяжело дыша, крепче взялся за кислородный баллон.

Тварь, перебирая лапами, готовилась к решительной схватке, но тут в двери провернулся ключ, такой обыденный звук во время фантасмагории неземной битвы. Котиль обернулся и увидел в дверном проёме раскрасневшуюся, с каплями пота на лбу физиономию Кащея.

— Сейчас поглядим, что ты тут прячешь, — злобно, предвкушая добычу, обронил тот, обращаясь к кому-то в коридоре, и перехватил поудобнее автомат. — Ох, ни хрена себе, что за тварь!

Собака развернулась к нему и зарычала. Грязная шерсть её стояла дыбом, коричневые клыки утопали в пене ярости. Кащей вцепился в автомат, выставив его перед собой, словно не оружие, а просто палку. Пёс прыгнул, и Кащей судорожно нажал на спуск. Несколько пуль попали собаке в голову, но она вцепилась ствол, не изменяя решимости сражаться до последнего. Побелевшими пальцами Кащей давил и давил на спусковой крючок, хотя патроны уже закончились. Тварь захлебнулась собственным рычанием, изо рта и ран на голове обильно потекла грязно-белая жидкость. Несмотря на это, пёс, отпустив ствол автомата, не в состоянии больше рычать, двигаясь медленно и неуклюже, бросился на Кащея и схватил его за ногу. Но сил у перерожденца уже не было. Жизнь покидала его. Туловище его, тяжело упавшее на пол в лужу собственной крови, если это можно было так назвать, словно кто-то пролил пол-ведра издававшего отвратительный запах клея, задрожало в агонии.

Кащей с бледным лицом схватился за оцарапанную клыком ногу и выругался матом.