Спустя два дня шальная британская пуля сразила Макария, не пожелавшего оставаться на берегу, когда в море бой идет. В огне сражения сгинула пиратская бригада «Портокалос и сыновья». Тяжелораненый Кошка тоже висел на волоске от смерти, но выжил и теперь переведен сюда, в Севастополь, с погибшего судна. А город, даже несмотря на осадное положение и появление в рядах неприятеля «гостей из будущего», готов к обороне. В этом не сомневались даже севастопольские дамы. Те уже на следующее утро после Альмы, облачившись в траурные платья и прихватив с собой коробки и корзины с припасами, поехали встречать раненых у пристаней Южной бухты, куда их привозили шлюпки с Северной. Вот как это событие описывает Гончаров:
Вот такой настрой у нашего рядового пехотного состава. Только в штыки ни бритые, ни французы, ни тем более турки кидаться не собираются. Зачем, когда Черноморский флот много судов потерял в длительных сражениях. Лучше уж правильная осада. Тем более что у русских не все гладко со снабжением. И ведь правы враги. С подтягиванием к Севастополю подкрепления и всего-всего-всего началась хорошо мне знакомая еще по Первой мировой снабженческая бестолковщина, а пушки интервентов работают без устали. Укрепления города пока держатся, наши батареи и пулеметные гнезда не дремлют, но долго вот так вот бодаться не выйдет. Нужен перелом ситуации. И перелом этот попробую организовать я.
Глава 15
Все имеет свои границы. Даже осажденный Севастополь. Он делился на две половины – мирную и боевую. Баррикады в далеком конце улиц Морской и Екатерининской разделяли эти две половины. Однако разделения довольно условные. И даже если оказываешься на Северной стороне, все равно от войны тут совсем не уйдешь. И многие этим пользуются. Очутившись на Северном укреплении, можно заметить маркитантский шатер с названием «Одесская гостиница». Тут на полу у самой парусинной стенки стоят бочонки с вином, маслом, икрой, селедкой, а на них банки с огурцами и грибами. На прилавке громадный ящик с конфетами, сигарами и сухарями, под потолком качается на веревках сушеная рыба, висят колбасы и кренделя. Сам хозяин этого «ларька» ИП (точнее, маркитант) Змиев, в шинели, крест-накрест подпоясанной шарфом, в ватном картузе с толстой кожаной сумкой, перекинутой через плечо, и пистолетом на боку, уже суетится возле очередного покупателя, а точнее, меня. Знает, каналья, что буду покупать для пулеметчиков та баку.
– Не желаете ли сигар-с? – снова завел он свою шарманку. – Самый тонкий аромат-с! У Томаса и Шнейдера таких не найдете-с!
– Не нужно.
– Тогда могу-c предложить отличный чубук-с…
– Но мне и чубук-с не надо. Продавай его кому другому, а я все равно не куплю.
В предрассветном сумраке иду к пристани, чтобы на лодке перебраться на Южную сторону. Здесь все давно уже напоминает огромный фабричный двор. В одном месте навалены кучи каменного угля, в другом – кули с сухарями. Всюду видны жилые землянки, чьи трубы дымят почище заводских. У самого берега барак, где расположилась мертвецкая. Сюда с Южной стороны привозят погибших для омовения и погребения. Есть еще высоченные пирамиды бомб, гранат и ядер всех мастей и калибров, среди которых постоянно снуют матросы и солдаты. В воздухе пахнет каменным углем и тютюном. Шумно, как на базаре, и народу не продохнуть, несмотря на раннюю пору.
Короткое плавание, и я на Графской. Там тоже нет тишины.
– Яблоки, крымские яблоки! – громко выводит, стоящая возле ближайшей ядерной «пирамиды Хеопса» баба-торговка. – А кому свеженькие яички?! Яйца свежие кому?!