Запах октября. Сборник рассказов к 100-летию Рэя Брэдбери

Мать размахнулась – и смела всю посуду со стола. Грохот, звон!

Ширли, потрясённая, прижалась к стене коридора. Сердце колотилось, как никогда в жизни.

Мать на миг замерла, будто услышав её бешеный пульс, и начала хихикать.

– Нет, дорогой, ты не собьёшь меня с пути… Я не верю тебе! Я верю в Них, я найду Их!.. Я почти вампир, вампир, вампир!

Резко согнувшись, мать подобрала один осколок. Порезала ладонь и стала, как пёс, лизать кровь. Но вдруг закашлялась; её затошнило.

– Нет… не могу больше… не получается-а-а…

Мать снова зарыдала. Ширли попятилась в темноту… А потом побежала.

***

Ширли уснула только под утро. Она спала без снов, а встала с чугунной головой. То, что она видела вчера, казалось ненастоящим, иллюзорным: и странный листок, и мать в столовой со свечой…

«Ты никогда не станешь вампиром».

– Но как же… – пробормотала Ширли. – Она же…

Клыки. Красные глаза. Кровь.

«Всё враньё. Не получается-а-а…»

Ширли содрогнулась. Опять вспомнила листок, зачёркивания в книгах. Затем заставила себя одеться и выйти из комнаты. Вот-вот позвонит колокольчик, позовёт на завтрак.

Тишина. Только вопящие в голове мысли.

Ширли посмотрела на череп Ван Хельсинга. Посмотрела на лес в окне. И пошла вниз по винтовой лестнице.

Один пролёт, второй…

Мать лежала на полу – у осколков бокала, в столовой – и не двигалась.

Добрые пять минут Ширли оцепенело пялилась на неё. На неудобно вывернутую руку, приоткрытый рот и остекленевшие глаза. Потом подошла и присела.

Внутри всё смёрзлось. Но рука Ширли вдруг поднялась сама собой. Пальцы коснулись ресниц, погладили веки.

Мать была очень холодной. Глаза, всегда красные, приобрели цвет лесного ореха.

Сглотнув, Ширли осмотрела её тело. Никаких следов от пуль. Никаких ран от осиновых кольев…

«Вампиры не умирают, как люди. Не могут умирать».

Ширли сжала зубы.

«Враньё?»

Взгляд девочки уткнулся в кармашек на платье матери. Что это торчит из него?

Коробочка. А внутри…

Ширли посмотрела на круглые, красноватые пластинки. Посмотрела на открытые глаза матери и выронила коробок.

«Ну, покажи-ка зубки!» – внезапно прозвучало в ушах.

Мать каждый день проверяла её зубы. Не меняются ли от кровавой диеты, не растут?

Пальцы Ширли коснулись материных губ. Залезли в рот, чтобы огладить клыки.

Зубы странно дёрнулись и… сползли. Побелев, Ширли вытащила изо рта умершей накладную челюсть. Уронила. Наконец заплакала.

– Нет… нет… нет!

Горе прорвалось. Горе нескольких потерь сразу.

Ширли вскочила и кинулась куда глаза глядят. По щекам её катились слёзы, голова раскалывалась.

Ширли опомнилась на улице, у ворот. И лишь тогда услышала голоса.

Незнакомые. Мужские.

«Истребители. Они нашли нас», – было первой мыслью Ширли.

– Вы уверены?

– Да, сэр, я видел…

– Ещё вчера, в магазине…

– Приметы…

– Шэйлин, выходи! Тебе не спрятаться!

Кто-то звал мать по имени. Кто-то бил и бил в запертые ворота. Говорил про чудачества, сказки про вампиров… ну подумаешь, фантазии, а потом – больше, страшнее… Говорил про укус соседки, сумасшедший дом… про украденные деньги и какие-то карточки… но, главное, их дочь и…

– Шэйлин!

Столько лет поисков, горе и седые волосы… очень хитрая… очень безумная… О ужас, так не бывает, сэр… сэр… сэр?..

Калитка подалась, издав жалобный звук. Но Ширли так и не сдвинулась с места. В проём протиснулся незнакомец – и застыл, заметив её. Полукровку на брусчатой дорожке.

Ширли не побежала. Лишь побледнела сильней, когда увидела голубые глаза. Такие же, что каждое утро видела в зеркале.

…А затем и её назвали по имени.

– Ширли… Ты помнишь меня, детка?

– Да, – помедлив, честно ответила она.

И Главный Истребитель заплакал.

Внук ведьмы

В комнате густо пахло сушёной ромашкой и чабрецом. Ветер, проникая сквозь щели в рассохшихся рамах, сдувал пыль с полога на давно пустующей, холодной кровати; качались подвески на люстре – дзынь-звяк, дзынь-звяк…

– Привет, бабушка, – тихонько поздоровался Сэм, зайдя в комнату с ведром воды и тряпкой.

Тишина. Ведь мёртвые не могут ответить.

Сэм почесал свежий синяк на скуле и взялся за работу: вытер стол, протёр от пыли все тарелочки на полке у камина, все странные книги на стеллажах… Стряхнул паутину с пучков сухих трав, что стояли в вазах.

Обычно всё это делала мама. Но когда она уезжала в командировку, за дело брался Сэм. Он не жаловался – да как можно? Это же комната бабушки, той самой, что учила его давать отпор, стоять за себя и не сдаваться! И пускай, под конец жизни она стала немного чокнутой: вообразила себя ведьмой, стала скупать всякие книжки в телячьей коже, делать ритуалы для силы и здоровья семьи – с травами, пентаграммами, куриными косточками… И пускай не захотела упокоиться в земле: потребовала кремацию, и чтоб её пепел рассеяли по ветру… Сэм до сих пор верил, что какая-то часть её – неуловимая, призрачная – остаётся в комнате. Бабушка была славной. Они с мамой любили её, несмотря на чудачества.

Сэм никогда не был особо смелым. Бабушкины травяные отвары – на меду, для сил и отваги – амулеты и талисманы, не давали никакого эффекта. Хилый, болезненный на вид Сэм всегда был лакомой добычей для всех хулиганов. Особенно, для Пирата.