Запах снега

Она слышала, как он вошел, и, красуясь, приподняла свои длинные распущенные волосы. «Господи!, – подумал Граф, – только не оборачивайся! Мне хватит того, что я вижу, а больше я не перенесу…».

Бессонов посмотрел на свои босые ноги. Они будто приросли к полу. Он стоял как истукан и не мог сделать ни шагу. Лика взяла черпак и наклонилась к чану.

– Лика! – простонал Граф.

Но она будто не замечала его, продолжая обливаться горячей водой, которая бунтовала, вскакивала и, кланяясь, успокаивалась на дощатом полу у ее ног. Граф словно обезумел. В глазах потемнело. Лика развернулась и направилась к нему.

– Ты чего, Леш? – ее горячие влажные пальцы взялись за его плечи, а маленькие твердые соски коснулись его чуть ниже груди.

Граф почувствовал, что его душа отделилась от тела и то ли воспарила в небо, то ли ушла в пятки. Никогда, никогда в жизни он не был так слаб.

Вдруг эта слабость перешла в какую-то дикую, первозданную, невероятную силу, которая вышла из земли и в мгновение ока наполнила его с пят до головы. Он схватил Лику и уложил на лавку, подложив ей под голову левую руку, а другой рукой сбросил с себя штаны. Затем, в ощущении полнейшего рая и всесилия, просунул руку ей между ног, приподнял ляжку повыше и, наконец, овладел Ликой сполна. Теперь он был богом. Он управлял вселенной. Он пустил в нее корень, и вселенная закружила его в вихре бытия.

Дверь бани с грохотом распахнулась, обдав невообразимым холодом раскаленную спину Бессонова. Лика вскрикнула. Вселенная остановилась, и что-то сильное выдернуло его из Лики, а заодно и из мира могущества и любви в реальный мир унижения и презрения к себе. Вселенная вдруг сдулась до размеров холодных, пахнущих плесенью банных сеней. Бессонов накинул на голое липкое тело пуховку и, спрятав лицо в капюшоне, вышел во двор, где его караулил грузный мужик в ватнике и с ружьем.

– 

Ты уж меня прости, я не ожидал, – смущенно глядя на вырезанную из кости трубочку, сказал Михалыч.

– 

Я тоже, – усмехнулся Граф.

Михалыч понимающе усмехнулся в ответ, поджег трубку и подал ее Графу.

Бессонов втянул в себя едкий дым.

– Дело в том, – многозначительно сказал мужик, потирая нос, – что… дело неотложное. У нас на районе чрезвычайное происшествие.

Он замолчал, принимая у Графа погасшую трубку. Огонек спички осветил его лицо, непроницаемое и будто чем-то недовольное, маленькие узкие глазки, как у всех местных, несопоставимо большие нос и рот. Михалыч неторопливо затянулся, закашлялся.

– Что случилось? – не вытерпел Граф.

– А! – махнул рукой мужик, – я почем знаю? Жена говорит, бронхит хронический из-за курева. Но это она так. Ворчит просто.

– Какое чрезвычайное происшествие? – повторил Граф.

– Тигр! – выдохнув дым и глядя в глаза Графу, ответил мужик. – Никогда живого не видел, разве что в детстве в зоопарке. Они ведь дальше, на юго-востоке обитают. Сюда не заходят. А тут – живой тигр, да еще и людоед!

Граф застыл. К горлу подкатил ком, затошнило.

– Съел… кого-то?

– Не кого-то, – жестко отрезал мужик, продолжая глядеть в лицо Бессонову. – Дядьку моего съел.

Граф сглотнул, чувствуя облегчение.

– Дядя Леша сказал мне, что вы идете. Развернул меня. Я собирался капканы проверить, пока тигр ушел.

– Откуда знаешь, что ушел?

– Слежку за ним установили, – Михалыч устало отвел глаза и пожал плечами, потом тронул Графа за плечо, – да пойдем в дом.

По дороге Графу бросился в глаза внушительных размеров бюст Ленина, весь в искусственных цветах. Рядом лежали подношения: печенье, конфеты, кусочки вяленого мяса, стояла рюмка водки.

– Я бы выкинул, но мать его дюже чтит, – объяснил Михалыч, – отец жив был, притащил от сельсовета. Говорит, очень многие хотели забрать, но досталось ему, ведь мой дед летающим шаманом был!

«Неужто прадед Вальки! – издалека долетело до Графа.– Значит… Значит, либо отец, либо дядя…».

– Да где же ваши остальные? – пропуская в дом, спросил Михалыч.

– Вас хотел спросить, – смурно ответил Граф. – Агзу, Капец, Айдаров и Бранкович отделились от нас в цирке за каньоном Хадар, рассчитывая спуститься и через Лисий выйти на буранку.

– Агзу? – переспросил Михалыч.

– Агзу, – глядя на Михалыча, повторил Граф.

– Фамилия как будто удэгейская, – покачал головой Михалыч, – местный, что ли? Проводник?

– Нет. Наш. Из Москвы.

– Странно… – еще раз покачал головой Михалыч. – Располагайся.

Он провел Графа в боковую комнату, похожую на рабочий кабинет. Простой деревянный стол, компьютер, папки с бумагами, спутниковый телефон. Граф, не снимая пуховки, устало опустился на пол.

– Вот стул, – Михалыч достал из-за стола единственный стул, – садись.

А сам устроился на полу, подложив свернутую в несколько раз мохнатую шкуру, и принялся вслух размышлять.

– Значит, у нас второе ЧП. Ваша группа разделилась в цирке за Хадаром, и часть ее так и не вышла в населенку.

– Может вышла, – с надеждой посмотрел на него Граф, – только в другой поселок?

– От Лисьего путь в поселок один, – пожал плечами Михалыч. – Сколько перевалов в цирке?

– Два, – ответил Граф, – и оба сложные.

– Где они могли застрять?