Запах снега

— Да, видно, что образованный. Может и жулик.

— Ха, но уж точно не по дегтю промышляет. Но проныра.

— Точно. Кто кого выспрашивать должен был? Ты его или он тебя?

Так ты ж простак. Он и слова лишнего не ляпнет.

Сосед встревожено завозился за стеной:

— Эй, что за смрад? Откуда? Словно йиена обделался. Ах, стурворм меня затопчи, ну и запашок.

— Я воняю, — буркнул Лит.

Кажется, сосед-всезнайка слегка растерялся. Поразмыслив, пробормотал из-за стены:

— Ну, углежог, ты уж как-то себя в руках держи. А то я и не доел еще.

— Болячка такая, — угрюмо сказал Лит. — Или проклятье.

— Странно. Слушай, ты сядь чуть подальше. Я в дырку гляну. Я в болячках кое-что понимаю. И в проклятьях чуть-чуть смыслю. Сталкивался когда-то.

Лит пожал плечами, но сел перед дыркой. Неизвестно что мог рассмотреть сосед при слабом свете светильника, но глазел долго. Литу уже хотелось швырнуть в стену миской.

— Странно. Надо бы тебе хорошему колдуну показаться. А еще лекарю. Только настоящему. Судя по всему, ты не дарк.

— Вот спасибо. А то я не знал.

— Вообще-то, люди так не воняют. Можешь поверить, я много бродяг и больных повидал. И гниющих заживо видывал, там запашок другой.

— Я не гнию. Просто воняю. Меня и кличут Дикой Вонючкой.

— Хм, неоднозначное прозвище. Дикий — это, пожалуй, хорошо. Дикие парни частенько дамам нравятся. Вонючка — это лишнее. Неизящно.

— Правда? Я-то думал… — Лит в сердцах плюнул в угол.

— Надо тебе жизнь менять. Сдерживаться. Себя контролировать.

— Как?

— Сам соображай. Я из-за стенки хорошего рецепта в два счета не выдам. Но сдается мне, твое проклятье на мое похоже. Я тоже вроде такой вонючки по молодости бегал.

— Ну? Колдуны помогли?

— Колдуны тоже советы давали. И лекари. Но я вроде как сам выпутался. Полегоньку так. Друзья помогли.

Лит промолчал. Друзей у него не было.

Сосед тоже помолчал, потом сказал:

— Ты главное головой работай. Получится. Ты парень неглупый.

Лит хотел сказать, что одной продымленной башки в таком деле маловато будет, но тут бухнула дверь, в коридоре затопали шаги.

— Вот бездельники! Удави вас столетняя нава. Засмердели, дышать нечем. Ты, лесовик, ну-ка бери ведро поганое, да выноси. Задохнетесь, отвечай потом за вас.

Лита подпихивали в спину так, что он ведро чуть о стену не расколотил. На дворе уже было темно, у ворот маялись двое часовых.

— Ведро, дурень, поставь.

Лита впихнули в какую-то дверь. За столом сидели двое. Лит узнал господина Ирнима, рядом с ним восседал толстопузый благородный человек, чавкал чем-то вкусным. «Ветчина» — сообразил углежог, втягивая носом аппетитные запахи.

— Ну как, Лит? Не холодно отдыхать? — приветливо спросил господин Ирним.

— Нет. Покормили, солома лежит. Премного благодарен, — пробормотал Лит.

— Что сосед?

— Разговариваем. Он из Тинтаджа. Вроде как по торговой части.

— Это мы знаем, — громыхнул толстяк. — Дело говори.

— Какое дело?

Толстяк поднял косматую бровь, глянул на господина Ирнима:

— Ты кого подсадил? Он полудурок или совсем тварь безмозглая?

— Лесовик. Соображает небыстро, — объяснил господин Ирним.

— Да мне плевать! — рявкнул толстяк. — К утру должен знать, сколько у гостя столичного волос на заднице. Откуда он, как в действительности зовут, зачем он к нам лез так настойчиво. Понял, чучело блохастое?

— Понял. Но волосы в темнотище посчитать трудно.

— Шутишь, свинья?

Лита увесисто стукнуло по лбу. Парень зажмурился. Плохо обглоданную свиную ножку в морду ему еще никто не швырял. Почему-то именно это показалось совсем оскорбительным. Вот гад жирный.

— Кривишься? — толстяк выбрался из-за стола. — Или разговоришь гостя, или завтра с тебя самого шкуру сдерут.

Лита ухватили за ворот, тряхнули. Шею крепко сдавило, но потом рубашка лопнула.

— Осторожнее, милорд, — предупредил Ирним. — Придушите. Я его на Лампу отправлю, у Стеклодува людей не хватает, а этот углежог в чаще ковырялся.

— Червь он, а не углежог! — милорд отшвырнул Лита к двери, на лету умело поддел сапогом под ребра. — До утра чтоб все вызнал, шелудень одичалая. Шкуру сдеру.

Литу хотелось вскочить, врезать кулаком в жирную морду. Кулак не то чтобы велик, но мозолист. Зубы бы точно покрошил, да и из трех подбородков полтора бы осталось.

Сапог еще раз двинул по ребрам. Лит сжался. Эта боль ничего, но вот костью в лицо швырять… Хуже, чем с крысой.

Господин Ирним успокаивал милорда:

— Людей не хватает, ваша светлость. Кости поломаете — куда его? В реку? И пользы-то?

— Да мне что за дело?! — громыхал благородный кабан. — Знать мы должны. Завтра лорд Эйди вместе с Многоликим здесь будут. Опять упрекнут, что мы во славу Светлого лишь пить и жрать умеем.

— Милорд, вы лишнее говорите, — вдруг совершенно иным тоном оборвал господин Ирним.

Милорд в замешательстве громко рыгнул, прорычал вдвое тише:

— Что такое? Во славу Светлого я ночи недосыпаю. Что ты на оборванца киваешь? Он, и как собственного отца зовут, не помнит. Пошел вон, недоносок!

Лит схлопотал еще один пинок и, согнувшись, поплелся к двери.

Господин Ирним выскользнул следом: