Запах цветущего кедра

После сселения, ещё в тридцатых, построили лесную зону для осуждённых врагов народа и только чудом не пустили огромный кедровник на карандаши: будто не дал рубить тогдашний предприимчивый хозяин лагеря, местный авторитет, имеющий тайный и солидный прибыток от даров природы. Одним словом, как бы там ни было, но это каторжное учреждение своим присутствием сохранило нетронутым самый большой реликтовый кедровник. Тогда как многие другие, те, что смогли достать в болотистой пойме Карагача, не промерзающей даже в лютые морозы, были вырублены начисто или изрядно потрепаны.

Лагерные насельницы, спровадив мужчин на другой берег, затворили окованные ворота и, видимо, изготовились к долгой осаде. Прятались поспешно, по тревоге, ибо на огородах, устроенных прямо вдоль ограждения по косогору, остались недокопанные грядки, брошенные лопаты, грабли, носилки с торфом и пустые вёдра. А слева от ворот, по чистому луговому склону, стояла пасека, ульев эдак на двести: крашеные разноцветные колодки, словно детские кубики, были рассыпаны даже под кедровником. И здесь виднелись следы поспешного бегства: брошенные на землю белые халаты, накомарники, ящики с инструментом, и даже на крайнем улье стоял дымарь, из сопла коего ещё курился дымок. В общине каким-то неведомым образом получали информацию, что должно произойти в ближайшие часы. Словно разговор с Гохманом подслушали, чего, в принципе, быть не могло. Или научились у молчунов предсказывать будущее...

В небе над лагерем амазонок кружило множество ласточек. Сначала показалось, что это обыкновенные береговые, то есть стрижи, но когда Стас причалил к деревянному пирсу, то увидел на растянутом по воздуху кабеле типичных городских длиннохвостых и незабвенно щебечущих. Зона оказалась благоустроенной: в воде стоял насос, и толстый шланг змеился к воротам.

Облас на старице был замечен и одинокий гребец опознан, поскольку едва Рассохин ступил на плавучий причал, навстречу ему вышел Галицын, весёлый, улыбчивый, как ясашный, однако при этом с видом решительным и воинственным.

— Ты один? — спросил, однако, озабоченно. — А где же спутница?

— Отослал домой, — на ходу соврал Стас.

— С участковым?

— С кем же ещё?

И по тому, как старый опер сразу же поверил, стало ясно, что в лагерной общине хоть и получают откуда-то информацию, но неполную, и ничего не знают о приходе на Гнилую супружеской четы молчунов, и о том, что Лизу увели на встречу с матерью. Скорее всего, в Усть-Карагаче сидит свой человек в администрации и предупреждает по телефону о грядущей опасности для общины. Если область на ушах стоит с приездом уполномоченных какого-то ЦК, можно представить, что творится в районном посёлке — вот и все предсказания.

— Это правильно, — одобрил полковник, вытащил облас на бревёнчатый причал и на правах гостеприимного хозяина взял рюкзак. — Меньше ушей и языков.

Стас вначале и внимания не обратил на его последнюю реплику, но когда миновали железную калитку и решётчатый накопитель у входа, не увидел, а почуял, что в лагере пусто. Территория оказалось ухоженной, возле бараков даже клумбы с цветочками, однако повсюду витал неистребимый дух тюрьмы, неволи, зоны. Он исходил не только от высокого забора, многоярусных спиралей колючей проволоки и противопехотной «путанки», уложенной вместо контрольно-следовой полосы по всему периметру. Катаржанским духом был насыщен кисловатый, спёртый воздух, замкнутое пространство, словно вырванное у мира высоким ограждением, и даже звуки, особенно мерзкий крик кедровок и щелчки сохранившихся автоматических замков, заботливо ухоженных и смазанных.

Было чувство, будто Рассохин наконец-то попал в тюрьму, причём в одиночную камеру, и на душе возникло полузабытое ощущение безысходности и распирающей угарной пустоты. Можно сказать, всю жизнь хотел отсидеть своё, но не сажали! Тут же сам пришёл. После явки с повинной его не арестовывали, держали под подпиской о невыезде, но когда вызывали на допросы, дважды сажали на ночь в следственный изолятор. Дверь там была такая же и замок один в один.

И как только он захлопывался, душа от этого щелчка погружалась в давящее одиночество.

— Ты же вроде говорил, что этот лагерь сгорел, — вспомнил Рассохин, — вместе с Гнилой Прорвой?

— Ну, это версия, — уклонился полковник, — расхожая... Народ так считает.

Территория зоны оказалась небольшой, почти квадратной; в четырёх бараках, похоже, жили: занавески на окнах и даже палисадники с клумбами, а два — производственных. Один с кучами прелой и почти свежей шелухи от кедровой шишки, другой, огороженный загоном, был превращён в животноводческую ферму, со стогами нарубленного тальника, молодого осинника — корма для лосей. Тут же стояли два колёсных трактора с телегами и трелёвочник.