Запасной

Нахмурив брови, он сказал: Ну... Кто у вас уже задействован в этом проекте?

Я посмотрел на Эльфа. Эльф посмотрел на меня.

В этом-то и вся прелесть, сэр Кит. Видите ли... вы первый.

Он хихикнул. Ловко.

Нет, нет, правда. Вы можете снова собрать команду, если хотите. Нанимайте кого хотите.

Несмотря на явную и очевидную продажность, в моих словах была большая доля правды.

Мы ещё никого не успели затащить в этот проект, так что у него был карт-бланш. Он мог нанять людей по своему усмотрению, привлечь всех, кто помог ему провести столь успешную Олимпиаду.

Он кивнул. Когда вы думаете это устроить?

Сентябрь.

Что?

Сентябрь.

То есть через 10 месяцев?

Да.

Не получится.

Должно получиться.

Я хотел, чтобы Игры совпали с празднованием столетней годовщины Первой мировой войны. Я чувствовал, что эта связь жизненно важна.

Он вздохнул и пообещал подумать.

Я знал, что это значит.

68

Через несколько недель после этого я полетел в Антарктику, приземлился на исследовательской станции под названием Новолазаревская, крошечной деревушке с маленькими хижинами. Те несколько выносливых душ, которые там жили, были замечательными хозяевами.

Они приютили меня, накормили — их супы были потрясающими. Я не мог отложить ложку.

Может быть, потому что было тридцать пять градусов ниже нуля?

Ещё горячей куриной лапши, Гарри?

Да, пожалуйста.

Мы с командой провели неделю или две на углеводной диете, готовясь. И, конечно, пили водку. Наконец, одним мрачным утром... мы отправились в путь. Мы забрались в самолёт, долетели до ледяного шельфа, остановились для дозаправки. Самолёт приземлился на поле сплошного, ровного белого цвета, как во сне. Ни в одном направлении не было видно ничего, кроме горстки гигантских бочек с топливом. Мы подрулили к ним, и я вышел, пока пилоты заправлялись. Тишина была священной — ни птицы, ни машины, ни дерева, но это была лишь часть огромного, всеохватывающего небытия. Ни запахов, ни ветра, ни острых углов, ни чётких черт, отвлекающих от бесконечного и безумно красивого вида. Я отошёл, чтобы побыть в одиночестве несколько мгновений. Я никогда не был нигде так спокоен. Переполненная радостью, я сделал стойку на голове. Долгие месяцы тревоги прервались... на несколько минут.

Мы вернулись в самолёт и полетели к месту начала похода. Когда мы начали идти, я, наконец, вспомнил: О, да, у меня сломан палец на ноге.

Совсем недавно, на самом деле. Мальчишеские выходные в Норфолке. Мы пили, курили и веселились до рассвета, а потом, пытаясь убрать одну из комнат, в которой делали перестановку, я уронил на ногу тяжёлый стул с латунными колесиками.

Глупая травма. Но неудобная. Я едва мог ходить. Неважно, я был полон решимости не подвести команду.

Каким-то образом я шёл в ногу с товарищами, по 9 часов в день, таща за собой сани, которые весили около 200 фунтов. Всем было трудно идти по снегу, но для меня особую сложность представляли скользкие, волнистые участки, вырезанные ветром. Саструги — так по-норвежски называются эти участки. Перебираться через саструги со сломанным пальцем на ноге? Возможно, это могло бы стать соревнованием на "Международных играх воинов", подумал я. Но каждый раз, когда я чувствовал искушение пожаловаться: на палец, на усталость, на что угодно — мне достаточно было взглянуть на товарищей по походу. Я шёл прямо за шотландским солдатом по имени Данкан, у которого не было ног. Позади меня шёл слепой американский солдат по имени Айван. Я поклялся, что от меня не услышат ни единой жалобы.

Кроме того, опытный полярный гид посоветовал мне перед отъездом из Великобритании использовать этот поход для "очистки жесткого диска". Это была его фраза. Используйте повторяющиеся движения, сказал он, используйте пронизывающий холод, используйте это небытие, уникальную пустоту этого ландшафта, чтобы сузить внимание, пока разум не впадёт в транс. Это станет медитацией.

Я последовал его совету буквально. Я велел себе оставаться настоящим. Жить снегом, жить холодом, жить каждым шагом, и это сработало. Я впал в прекраснейший транс, и даже когда мысли были мрачными, я мог смотреть на них и наблюдать, как они уплывают. Иногда я наблюдал, как мысли соединяются с другими мыслями, и в один момент вся цепочка мыслей обретала какой-то смысл. Например, я вспоминал все предыдущие сложные прогулки в жизни: Северный полюс, армейские учения, следование за маминым гробом до могилы — и хотя воспоминания были болезненными, они также обеспечивали непрерывность, структуру, своего рода хребет повествования, о котором я никогда не подозревал. Жизнь была одной длинной прогулкой. Она имела смысл. Всё было прекрасно. Всё было взаимозависимо и неслучайно...

Затем наступило головокружение.