Запасной

В результате мы стали менее скрытными, и это было плюсом. Несколько дней спустя мы пошли в Твикенхэм, смотрели игру Англии с Уэльсом, нас сфотографировали и даже не потрудились об этом рассказать. Вскоре после этого мы уехали с друзьями на горнолыжный отдых в Казахстан, нас снова засняли, а мы даже не знали. Мы были слишком поглощены другим. Катание на лыжах было для нас таким священным, таким символичным, особенно после предыдущего лыжного отдыха в Швейцарии, когда она чудесным образом обратила на себя моё внимание.

Это случилось однажды поздно вечером, после долгого дня на склонах и приятного времени после катания. Мы вернулись в шале моей двоюродной сестры, где тогда остановились. Кресс умывалась, чистила зубы, а я сидел на краю ванны. Мы не говорили о чём-то особенном, насколько я помню, но вдруг она спросила меня о матери.

Невероятно. Девушка спрашивает о матери. Но дело было ещё и в том, как она спросила. В её тоне было правильное сочетание любопытства и сострадания. И её реакция на мой ответ тоже была правильной. Удивленная, обеспокоенная, без осуждения.

Возможно, сыграли роль и другие факторы. Алхимия физической усталости и швейцарского гостеприимства. Свежий воздух и алкоголь. Может быть, это был тихо падающий снег за окнами или кульминация 17 лет подавленного горя. Может быть, это была зрелость. Какова бы ни была причина или сочетание причин, я ответил ей прямо, а потом начал плакать.

Помню, я подумал: О, я плачу.

И сказал ей: Я впервые...

Крессида наклонилась ко мне: Что значит... впервые?

Я впервые могу плакать о маме после похорон.

Вытерев глаза, я поблагодарил её. Она была первой, кто помог мне преодолеть этот барьер и выпустить слезы. Это был катарсис, это ускорило нашу связь и добавило элемент, редкий в прошлых отношениях: огромную благодарность. Я был в долгу перед Кресс, и именно поэтому, когда мы вернулись домой из Казахстана, я чувствовал себя таким несчастным, потому что в какой-то момент во время лыжной прогулки понял, что мы не подходим друг другу.

Я просто знал. Кресс, наверное, тоже понимала. Это была большая привязанность, глубокая и неизменная верность, но не вечная любовь. Она всегда чётко говорила, что не хочет брать на себя все тяготы королевской жизни, а я никогда не был уверен, что хочу просить её об этом, и этот непреложный факт, хотя он и таился на заднем плане в течение некоторого времени, стал неоспоримым на тех казахских склонах.

Внезапно всё стало ясно. Это не сработает.

Как странно, подумал я. Каждый раз, когда мы едем кататься на лыжах… случается откровение.

На следующий день после возвращения домой из Казахстана я позвонил приятелю, который был также был близок с Кресс. Я рассказал ему о своих чувствах и попросил совета. Не раздумывая, приятель сказал, что, если нужно, то это должно быть сделано быстро. Поэтому я сразу же поехал к Кресс.

Она жила у подруги. Её комната находилась на первом этаже, окна выходили на улицу. Я услышал шум проезжающих машин и людей, когда осторожно сел на кровать и рассказал ей о своих мыслях.

Она кивнула. Казалось, она ничему не удивилась. Она тоже думала о том же.

Я так многому научился у тебя, Кресс.

Она кивнула. Она смотрела на пол, по её щекам текли слёзы.

Чёрт, подумал я.

Она помогла мне плакать. А теперь я оставляю её в слезах.

72

Мой приятель по имени Гай собирался жениться.

Я был не в настроении для свадьбы. Но это был Гай. В целом хороший парень. Мой и Вилли давний приятель. Я любил его. И был ему должен. Пресса не раз окунала его в грязь из-за меня.

Свадьба была в Америке, на Юге.

Моё появление там вызвало поток разговоров о... о чём ещё?

О Вегасе.

Я подумал: Спустя столько времени? Неужели? Неужели моя голая задница так запомнилась?

Пусть так, сказал я себе. Пусть они рассказывают о Вегасе, а я сосредоточусь на большом дне Гая.

По дороге на мальчишник Гая наша группа остановилась в Майами. Мы ели потрясающую еду, посетили несколько клубов, танцевали до полуночи. Выпили за Гая. На следующий день мы все полетели в Теннесси. Я помню, как, несмотря на плотный свадебный график, я нашёл время для экскурсии по Грейсленду, бывшему дому Элвиса Пресли. (На самом деле, изначально он купил его для матери).

Все говорили: Так-так, значит, здесь жил Король.

Кто?

Король. Элвис Пресли.

А-а… Король. Точно.

Люди по-разному называли дом замком, особняком, дворцом, но мне он напомнил барсучью нору. Темнота, клаустрофобия. Я ходил вокруг и говорил: Здесь, говорите, жил король? В самом деле?

Я стоял в одной крошечной комнате с кричащей мебелью и лохматым ковром и думал:

Не иначе дизайнер интерьера Короля был под кислотой.

В честь Элвиса все члены свадебной церемонии надели синие замшевые туфли. На приёме было много людей в этих туфлях, молодые британцы и британки танцевали под градусом и задорно пели без тона и ритма. Это было буйство, нелепость, и Гай выглядел счастливее, чем когда-либо.