Читаем Запасный выход полностью

Не знаю, какое впечатление произвела бы на меня колония цапель, наблюдай я ее не в обществе поэта, а в обществе, например, психотерапевта. Но я был именно с поэтом, а в природе суетливо заканчивалась весна, птичье царство было по горло занято делами, да и растительное, и животное тоже. Во мне ритмично шевелились процитированные Васей строки разных известных и неизвестных мне поэтов, все вокруг казалось поэтичным, даже несколько театральным. И, наверное, от всего этого цапли произвели на меня большое впечатление.

Посмотрите как-нибудь в наступающих легких сумерках на колонию цапель, забравшись вместе с поэтом под самые их чудовищные гнезда, послушайте страшные нечеловеческие крики, и вы поймете, как приятно, что мы живем на одной Земле с лошадьми, а не с летучими ящерами.

– Мне от них как-то нехорошо. Я их, наверное, боюсь, – сказал со смущенной улыбкой Вася Нацентов.

Васе нравятся одуванчики, а не серые цапли.

Мертвая роща, сырая почва под ногами, огромные лопухастые листья каких-то растений, обрызганные белым пометом, мертвая ушастая сова на земле, пробитая длинным клювом, тяжелое биение крыльев, треск сучьев. Или вот понюхайте запах, запах сильно действует. Приглядитесь к хохолкам на головах у цапель – они похожи на выросты на затылках птеродактилей. Колония цапель – это чистая хтонь и мезозойский ужас, это пугающее прошлое, которое природа умело маскирует веселыми березками и ромашками.

А после этого вернитесь к себе домой, и вы сразу увидите коня Феню как своего ближайшего родственника, как брата по крови и разуму. Вы сразу легко сможете нащупать взглядом «треугольник боли» у него над глазом или вдруг заметите сладострастно надутую верхнюю губу в то время, когда вы несете ему кашу или еще что-то вкусное. Вы увидите, как он беззвучно шевелит губами, когда вы чешете ему загривок или другое место, которое сейчас чешется. Вы даже поймете, что он показывает и подставляет вам это место для почесывания. Увидите радость и грусть, скуку и предвкушение, хитрость и тревогу на этой бесстрастной физиономии.

А потом вы можете спокойно выкладывать на застывшем фундаменте цоколь из бетонных блоков, которые привез вам на газельке Соболек, или уже делать из бруса обвязку на цоколе – вы будете чувствовать, что рядом, совсем неподалеку, пасется очень большое, но похожее, почти родное существо.

Вы будете окучивать картошку и переглядываться с ним. Покрывать рубероидом прохудившуюся крышу дровяного сарая и замечать сверху, как он показывает вам, что в ведрах закончилась вода.

* * *

Мои утренние блуждания в интернете теперь посвящены сбору информации о животных. Я готовлю новую книжку для детей. Чем дальше в весну, тем короче мои погружения в цифровые бездны, тем больше времени я провожу в бытовой суете, на огороде и на стройке.

Однако еще поплаваем. Вот поделюсь с вами некоторыми добытыми вещами.

Рак-отшельник, живущий на дне моря в брошенных раковинах, обладает шестью видами колбочек в глазах для распознавания цвета. У людей всего три вида. Хотел бы я посмотреть на мир глазами этого рака!

Никогда не переживал, что у насекомых шесть ног, а у меня две, никогда не завидовал чужому чуткому обонянию, умению ориентироваться по магнитным полям или эхолокации. Но, послушайте, шесть видов колбочек – это визуальное пиршество, это тончайшие изменения цвета глаз любимой женщины, невиданный калейдоскоп разнотравья в июле, это божественные пейзажи, невиданные закаты. После того как человечество отошло от текста и ударилось в окуляроцентризм, люди должны были бы получить от природы дополнительные виды колбочек. Зимние тени деревьев, палитра облаков и волн, цветовые оттенки матовой груди, просвечивающей сквозь тонкую ткань. Сколько новых слов должно было бы появиться кроме «блондинка», «шатенка» и «брюнетка», смотри я на мир глазами рака-отшельника. И все это богатство восприятия досталось несчастному существу, живущему в брошенных раковинах на дне моря, где ни июльских лугов, ни глаз любимой, ни девичьих нарядов.

Я переживаю острый приступ зависти и двигаюсь дальше.

После выхода оскароносного мультика «В поисках Немо» популяция рыб-клоунов в водах рифа Вануату сократилась на 75 %. Дети захотели иметь этих рыбок в своих аквариумах…

Риф Вануату, пожалуй, слишком далеко от меня. Хотя мир стал таким маленьким, что он вполне может быть где-то совсем под боком – где-то за Грачиной посадкой или на другом берегу Пожвы.

Фантастические твари кинематографа нулевых годов (и более поздние) демонстрируют те же черты, что и домашние питомцы. В числе их – мобильность и удобство использования. Огромный монстр, например, должен умещаться в чемоданчике, огнедышащий дракон должен быть легко приручаем и человекоориентирован…

Как бы я хотел, чтобы наш конь умещался в чемоданчике. Он перестал бы быть якорем, прочно привязывающим хотя бы одного из нас к дому. Мы могли бы путешествовать с Любкой вдвоем.

Недавно вот занесло меня вдруг подводным течением на форум любителей кормов для животных.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное