Конь продолжает рыть передней ногой в предвкушении и подчеркнуто отворачивает в сторону голову, чтобы показать свои мирные намерения. Он говорит мне, что совсем не против сближения, он даже настаивает на сближении, ждет его. Так что закончим с пейзажем.
Я открываю калитку в леваду, и мы идем к тому месту, где дается каша. Пока что миска моя, и я отгоню его от своей каши, если он будет слишком нетерпелив.
Конь еле сдерживает вожделение, поэтому я шагаю напыщенно, покачиваясь, расставив локти в стороны, максимально раздувшись в размерах. Подчеркнуто неторопливо ставлю миску на снег, медлю, потом отхожу и приглашаю его.
Вот оно – первое сладкое ухватывание. Набит полный рот, каша валится между губами, и Феня изворачивает от удовольствия шею. Я уже сдулся, я вернулся в свои обычные размеры. Представляю себя со стороны, каким я выглядел минуту назад, и мне смешно. Моя обида на весь мир уходит, поскольку невозможно серьезно смотреть на то, как сладострастно ест гордый старый конь из человеческой миски, ворочает языком, переступает копытами – сосредоточенно воссоединяется с размоченными лошадиными мюсли. Мы каждый, как умеем, копошимся на тонкой плодородной пленке Земли, раздуваемся в размерах, чтобы у нас не отобрали тарелку с кашей раньше времени, сражаемся с жуками за урожай на дне высохшего древнего моря.
В центре видимого мне пейзажа обиды утрачивают свою значимость. Это очень важно, это спасает. Надо только не уставать вглядываться. И я вглядываюсь.
Порой меня охватывает детское ощущение, будто мои зависимости и мои обиды запустили эту специальную военную операцию. У младенцев так случается – им кажется, что они и есть движитель этого мира и всех его проявлений. Это проходит при взрослении, но иногда, видите, возвращается. Как бы там ни было, у меня в сознании как-то сплелись мои великие обиды и начало СВО. Не знаю, как вы все это ощущали, а я – вот таким образом.
Ну и еще раз мартовское томление прервалось, когда я ненадолго съездил в Новосибирск к Васе, а потом добрался до Алтая, повидал старых друзей по заповеднику. Когда я вернулся, конь уже не вставал на дыбы.
Если конь Феня видит в наших руках недоуздок, он с удовольствием выходит из катуха для занятий, ему нравится общаться. Но мы занимаемся с ним все меньше и меньше. Мы не достигли особенных успехов в дрессировке, а то, что достиглось, быстро забывается.
Сначала мы отказались от нарезанной морковки в кармане – она перевозбуждает его. Затем отказались от недоуздка, затем от надоевших упражнений.
Беда с упражнениями в том, что после каждой команды или указующего движения с нашей стороны конь смотрит на нас в задумчивости. То ли не хочет, то ли не понимает. Посмотрите в ответ на него, на его сухую морду, на огромное тело, созданное для движения. Вот и мы смотрели со смущением.
Когда с человеком не о чем разговаривать, можно прикрыться словами, когда нечем вместе заняться, можно играть в настольные игры, жарить и есть шашлыки, ходить по магазинам, даже если все это вам не очень интересно. Просто договорились и пошли. А с лошадью у нас так не выходит. Трудно увлечь его тем, чего ты сам не очень хочешь делать. Я, например, ненавижу делать любые упражнения, гантели или учебники вызывают у меня тошноту. Так что его тоже, наверное, тошнило.
Они, конечно, помогли нам, эти обряды, эти танцы вокруг коня с веревкой. Веревка и проведенное вместе время немного привязали нас друг к другу. Мы вдыхали его запах, смотрели на его тело и ему в глаза, мы привыкали к тому, что он немой иностранец. Приучались к его доброжелательному взгляду немного сквозь тебя, к выразительным движениям ушей, к своей глухоте и неумению владеть своими «неподатливыми телами», слишком зажатыми для того, чтобы общаться с ним.
Теперь мы все чаще просто ходим вместе с ним на выпас вечером и смотрим, как он щиплет траву. Конь ценит такое совместное провождение времени. Мы тоже.
Это совершенно впустую потраченное время – без упражнений, без работы, без команд, без усваиваемых навыков и знаний – кажется, сближает нас наилучшим образом. Я полюбил смотреть, как конь срывает траву, и полюбил слушать звук срываемой травы. Мне нравится глядеть на розовый горизонт, когда рядом со мной молча срывают траву. Мне нравится, когда ее по-дружески выедают из-под самой моей ноги. Я ценю, если ко мне прижимаются большим боком, пока я слежу за силуэтом совы в темнеющем небе.
Иногда мы стоим вместе с любимой, и конь всовывает между нами морду, потом раздвигает нас телом и расставляет наши фигуры на выпасе так, что мы его окружаем. Приятно ведь, если тебя окружают близкие тебе люди. Мы стали меньше хотеть от него и больше получать. Мы присмотрелись к нему, и Любка, например, даже немного научилась различать «треугольник боли» над глазом в дни межсезонной ломоты в расшибленных суставах. Я пока что не вижу.