Запасный выход

Кстати, а давайте я ненадолго обращусь к такому непопулярному жанру, как пейзаж, раз уж зашла речь о птичках и облаках. Потерпите немного, я быстро. От вас ничего не требуется делать, не стоит связывать этот пейзаж с внутренним состоянием героя или со своим состоянием, не нужно наслаждаться его красотой или безобразностью, можно просто механически пробормотать его про себя и пойти дальше. Мы сделаем, так сказать, реверанс уходящему жанру природного пейзажа – такому тягомотному и ничего для нас уже не значащему. Для вас это будет просто жестом вежливости, а я украшу свой текст некоторой виньеткой с растительными и животными элементами.

Эта виньетка скроет мою неуверенность в том, как надо описывать начала специальных военных операций, когда ты узнаешь о них в своем доме на самом конце кривенькой улицы вымирающего на зимнее время села.

А заодно отвлечемся от моих бесконечных обид. С обиженными на весь мир людьми трудновато общаться, и я боюсь, вы окончательно потеряете интерес к моему запасному выходу.

Итак, попробую.

Чем мой пейзаж похож на привычный нам городской? Надо же найти что-то понятное нашему взгляду. Легче всего будет представить что-то рукотворное, сотворенное не копытами, не членистыми лапками, построенное не клювами и вырытое не когтями. Не выросшее само из себя, а появившееся здесь благодаря пятипалым ладошкам, немудреному опыту и знаниям, почерпнутым из Ютуба.

Передо мной находится изгородь левады. К металлическим столбам, вкопанным почти год назад, приделаны березовые жерди, протесанные с двух сторон и также упомянутые в апреле прошлого года. Жерди потемнели, местами изгрызены конем Феней, который любит все грызть. Любка называет эту привычку оральной фиксацией. Только недавно выяснилось, что в прошлой, городской жизни конь имел обыкновение больно грызть и окружающих его людей, на что жаловались все девочки, ходившие за ним в конно-спортивном комплексе. Нам об этом заранее не сказали, чтобы не пугать. Вергилий с Овидием пугали, сосед Володя пугал, хотя бы бывшие хозяева не стали этого делать, и то хорошо. Сейчас конь если и грызет, то в основном жерди, их много – почти триста метров, а нас если и щиплет, то слабо. Скорее игриво, чем зло. Хочет раскрутить на какую-нибудь реакцию, эмоцию. Хочет раскусить.

У меня, оказывается, тоже есть оральная фиксация – я курю.

В ограде калитка, запирающаяся на проволочное кольцо. За ней стоит конь и в нетерпении роет снег копытом. Дальше – утоптанный, подмороженный за ночь снег левады, слева отворенная настежь дверь катуха, справа ворота на выпас, тоже раскрытые.

Первые дни после приезда конь с удивлением самостоятельно входил и выходил из своего нового дома. Дни были теплые, закрывать коня в катухе мы планировали только в холода.

Иногда Феня проводил по нескольку часов, входя, разворачиваясь внутри, тратя полминуты на размышление и выходя обратно. И снова – взгляд на отворенную дверь катуха и еще одна проверка.

Жизнь повернулась новой стороной: не нужно теперь ждать того, кто отомкнет запоры и поведет тебя на тренировку, в солярий или душ. Не нужно проводить основную часть суток в крохотном пространстве денника. Теперь доступное тебе, полностью твое пространство расширилось до полугектара. Но ты утратил и солярий, и душ, и умелый массаж, и людей, которые хорошо понимают лошадиный язык. На твоем выпасе бегают пугающие тебя лисы и зайцы, вспархивают перепелки и куропатки, заставляющие тебя судорожно взбрыкивать. Летом тебя жалит гнус, весной и осенью под челку и подмышки забираются клещи.

Конь подумал и запретил нам закрывать дверь катуха даже в морозы. Так он решил вопрос свободы и комфорта. Теперь дверь распахнута настежь в любую погоду. И зачем я утеплял стены и крышу минеральной ватой, лепил под доски паро– и гидроизоляцию?

Я гляжу на все это, и конская свобода кажется как-то мудрее, чем та, о которой твердят мне мои обиды.

Слева от левады деревянный туалет, опутанный сетью ветвей девичьего винограда. Когда виноград в мае развернет свои листья, туалет полностью пропадет из виду. А осенью, перед листопадом, станет ярко-красным. Туалет стал первой постройкой здесь, сделанной моими пятипалыми ладошками. И стоило мне достроить его, покрасить и отойти с кистью в руках, чтобы полюбоваться на благородный синий цвет деревенского нужника, как непрошенные соавторы взялись вносить свой вклад в этот арт-объект. Изнутри они повесили ловчие сети на мух, разбросали мышиный помет, прицепили к стенам какие-то крохотные домики из глины, в которых живут чьи-то личинки, снаружи оплели стены и крышу ветвями так, что теперь в летнее время сортир надежно укрыт камуфляжной сеткой и сливается с местностью. В мешанине стеблей и листьев птички устраивают гнезда, постоянно шебуршат и выводят птенчат. Мое произведение уже не принадлежит мне, оно зажило своей жизнью.