Запасный выход

Вечером Полина увидела кита совсем близко, сидя в моторной лодке прибывших на катере инспекторов по охране природы – напросилась взглянуть поближе на застрявшего. Она была от души благодарна этим замечательным, хотя и не совсем современным людям – инспектора внушали спокойствие и надежду на правильный исход дела. Их расстегнутые теплые камуфляжные куртки, пропитанные рыбьей слизью, их подвернутые сапоги, расслабленные позы, иногда ласковые, смешные матерки и покровительственные интонации в разговоре с членами экспедиции почему-то успокаивали. Казалось, что инспектора выражали простую мысль: кит – это всего лишь кит, чем бы все ни закончилось, трагедии большой не будет. На тебе, девушка милая, это никак не отразится.

Обветренные лица инспекторов говорили о том, что мы живем в огромном просторном мире, полном широких пространств и различных зверей, рыб и даже не открытых еще таинственных организмов. Что еще есть прерии с колышущимися волнами миллионоголовых бизоньих стад и участки морей, где утлым китобойным парусникам приходится плыть среди стад пасущихся гигантов и расталкивать их баграми.

Однако вблизи кит, вернее, китенок, внушал еще большую жалость и неприязнь. Он служил живой иллюстрацией к гегелевскому образу китов как животных, некоторым образом застрявших между землей, воздухом и водой. К нему было вполне применимо определение, которым немецкий философ наградил китов – «жалкое зрелище». Но Полина и не думала о Гегеле или о философии. Полине вдруг почудилось, что от кита должно нехорошо пахнуть, как от тех, к кому она привыкла относиться с жалостью и неприязнью в городе.

Китовое тело, покрытое (если рассмотреть его вблизи) какими-то шероховатостями, царапинами, неряшливыми пятнами, полосками, украшенное в некоторых местах белыми коростами ракушек-балянусов, просто должно было неприятно пахнуть. Но кит если и издавал запах, то настолько легкий и свежий, что его не было слышно.

И еще Полина разглядела его глаз. Лучше бы и не разглядывала: глаз был удивительно маленький для такой туши (всего раза в три побольше, чем человечий) и сидел абсолютно не на месте. То есть не на том месте, где бы его нарисовала Полина, возьмись она изобразить кита.

Кит смотрел правым глазом на Полину, левым – неизвестно куда, поскольку левый находился с другой стороны головы и был погружен в воду.

Киты хороши на картинках. Например, на обоях в комнате будущего Полининого ребенка.

А настоящий китовый вид, его величина и сила, заметная в движениях хвоста, делали кита странным, абсолютно чужим, совершенно нечеловеческим. Таким, что уже становилось трудно почувствовать участие и жалость. Скорее, трепет и отторжение.

Защищать и любить природу лучше находясь подальше от нее.

Вообще, надо сказать, если проводишь целый день на краю света рядом с застрявшим китом, то в голову лезут самые глупые мысли.

Было как-то неудобно признаться, что сегодня уже в который раз у Полины возникал вопрос: вкусно ли китовое мясо? Казалось, что оно должно быть довольно приятным. Пусть даже жестким. Жесткое мясо можно жевать так, чтобы челюсти сладко уставали, его можно глотать большими кусками и быстро, сытно тяжелеть. Спросить у Германа, он может знать, но неудобно как-то. Может, кит имеет вкусные плавники или вкусную вырезку?

А потом вдруг Герман, оторвавшись от компьютера в штабной палатке, поднимает голову и сообщает очередной факт.

– Береговые чукчи и юкагиры, насколько я знаю, – говорит он, ища взглядом, к кому конкретно обратиться и поймав взгляд Полины, – а также эскимосы, словом, те, кто жил промыслом морского зверя, обязательно разнообразили свое меню содержимым желудка добытых китов.

Скрытое в темноте китового желудка, пахнущее отрыжкой, утробное, переходящее от плавающего в глубинах зверя в желудок человека. Полина ощущает вкус несвежих креветок во рту.

В детстве, когда Полине было лет пять, бабка, готовя пельмени и отгоняя ее от сырого теста, кусочки которого приятно было воровать и есть, грозила ей заворотом кишок. Полина спросила, что такое кишки, и, выслушав объяснение, сказала, что кишок у нее нет. «Есть. У всех людей есть кишки». – «А у меня нет».

Полина даже заплакала, она не хотела иметь кишки, кишки – это отвратительно. Она и сейчас не хотела, просто смирилась с годами.

– Хотела бы быть такой умной, как ты, Герман, – произносит Мариша будничным ясным голосом и рассеивает мрачное очарование неприличной темы. Непонятно, серьезно она говорит или нет.