Запятнанная биография

Подошли к дивану. Виктория, сморщившись, попыталась отодвинуть его от стены.

— Подождите, вам нельзя, я сама.

Взялась за спинку. Спина подалась вперед, видно, диван раскладной, нагнулась, и вдруг молнией метнулось черное, еле успела лицо отвернуть. Виктория заорала дико:

— Прочь! Прочь! Нельзя, Муся, нельзя!

Топала тяжело, как слон, а кошка металась перед ней, пытаясь прорваться ко мне. Шерсть дыбом, оскалилась, как собака. Еще секунда… Я бегом в переднюю.

— Стой! — закричала Виктория, подушка шлепнулась на пол.

Я дрожащей рукой крутила кругляш замка. Кошка прыгнула сзади на спину, впилась когтями в пучок. Жуткая боль — это Виктория отодрала ее вместе с моими волосами.

— А, идиотка! — взвыла Виктория. — Кусаешься!

Я выскочила на лестницу, захлопнула дверь. В коридоре завывала Виктория:

— Гадина такая, палец прокусила…

Сердце колотилось: кошмар какой-то, она же могла меня изуродовать, выцарапать глаза. Дрожащими руками поправила пучок. Крикнула:

— Там мои списки остались.

— Сейчас, сейчас, — откликнулась Виктория. — А ну, брысь! Куда лезешь!

Кошка, видимо, пыталась прорваться к двери, чтоб выскочить и прикончить меня. Виктория топала, кричала: «Пошла вон, идиотка!» Потом дверь отворилась на секунду, мои бумаги полетели на пол.

— Извините, — крикнула Виктория, — она просто с ума сошла.

Меня трясло, и избиратели в других квартирах поглядывали на пылающее мое лицо, дрожащие руки. Одна сердобольная старушка спросила: «Дочка, может, жар у тебя? Сейчас, говорят, грипп начинается».

Наверное, потому и оставила Агафонова на самый конец, чтобы успокоиться, не являться в таком жутком виде. Но он все равно заметил.

Сначала никак не мог взять в толк, для чего пришла. Стоял рядом в рубашке фланелевой навыпуск, в шароварах каких-то допотопных, в домашних шлепанцах и смотрел, щурясь, будто со сна. Наверное, спал, потому что шло от него ровное тепло, как от большой лошади.

Наконец понял:

— А-а… Да, да, да… А я решил, что вас Олег прислал, он мне автореферат свой должен показать.

«Значит, помнит. Видел меня с Олегом и запомнил».

— Вы проходите…

Я прошла в комнату. Сплошные книги, горит настольная лампа, на столе бумаги со знакомыми мне крючками интегралов, клювами пределов. Снял очки, большим и указательным пальцами помял глаза. Работал.

— Я вам помешала? Извините. Я быстро.

— Ничего. Ученые любят, когда им мешают работать.

Я, видно, посмотрела удивленно.

— Разве Олег вам этого не говорил?

— Нет.

Сел, не дожидаясь, когда я сяду.

— Ну, он еще молодой, ретивый.

«Какое усталое лицо. И бледное просвечивает сквозь начесанные вперед волнистые пряди, и седины уже много. С какого он года? С двадцать седьмого, а выглядит старше».

— Присаживайтесь, — вяло махнул рукой на кресло, — у вас такой вид, словно марафон бежали.

Я неожиданно рассказала про кошку. Слушал внимательно, поглаживая голову ладонью от макушки ко лбу. Смотрел странно, тускло как-то, и под конец рассказа я заторопилась, скомкала.

— Страшно было? — спросил медленным голосом.

— Очень.

— Ну, а еще какие приключения?

— Еще одно, забавное.

«Что это со мной? Нужно проверить данные, вручить открытку, встать и уйти».

Но вместо этого я начала длинно рассказывать, как в одной квартире не открывали, но за дверью я слышала шаги, какое-то звяканье. Я позвонила еще раз, потом еще. Там замерли: за дверью кто-то стоял.

Агафонов тяжело поднялся:

— Простите.

Куда-то ушел. Я жадно разглядывала странную картину на стене. Линии, квадраты. Что-то к ним притягивало.

— Это Клее, — сообщил, войдя в комнату. — Ну, так что дальше? Шаги замерли.

— …и дышит. Я тихо говорю: «Это агитатор, откройте, пожалуйста, а то мне еще раз приезжать из-за вас, а я далеко живу…» — «Где?» — спрашивает мужской голос. «В Измайлове». Дверь так тихо-тихо отворяется. Стоит мужчина в черных трусах до колен. — Что-то мелькнуло в глазах Агафонова, и мне стало неловко, что сказала про трусы. — В общем, худой такой и палец к губам приложил, мол, тише. Я шепотом повторяю: «Я агитатор, на минуточку», а он перебил: «Погоди! Первач пошел». Он, оказывается, самогон гонит. Слово с меня взял, что никому не скажу.

— А вы сказали.

— Да. Но вы же не знаете, в какой квартире он живет.

— Если б захотел, узнал бы.

— Как?

— Ну, расспрашивал бы еще и незаметно выведал. У вас легко выведать.

Я огорчилась.

— Это хорошо, — утешил Агафонов. — Это хорошее качество. Долго вам еще ходить?

— Вы последний.

— Отлично. Значит, будем пить чай. Вы же устали, наверное.

Я пошла покорно на кухню, даже не поломалась для приличия. Кухня нежилая какая-то. Чисто, а нежилая. На столе в хрустальной большой миске вперемешку козинаки, печенье, конфеты. Кинул в чашки пакетики. Залил кипятком.

— А кстати, почему я последний? Моя буква первая, и квартир в подъезде, кажется, девяносто шесть.

— У вас номер счастливый.

— Чем?

— Девятью девять. И в сумме девять.

— Правильно. Вам нравится число девять?

— Да.

— Интересно. Я потом вам покажу книгу о магии цифр, и вы увидите, какими интересными свойствами обладает это число.

«Потом». Как здорово!

— А чем вы в институте занимаетесь?