Записано на костях. Тайны, оставшиеся после нас

Однако больше я ничего не знала. Мне предстояло действовать вслепую, и вполне возможно, что я навлекала на себя некоторый риск. Поскольку больше контора со мной не связывалась, я решила положиться на судьбу. Раз уж я в Лондоне, съезжу в Хитроу, и если билета не окажется, так тому и быть. А если он меня ждет… ну, значит, настало время для нового приключения. Билет действительно меня ждал, причем первого класса. Я не понимала, радоваться мне или волноваться. Но, должна признать, было приятно свернуть налево, зайдя в самолет, и хотя порой мне случалось путешествовать в бизнес-классе, первый, как мне предстояло узнать, это совершенно другой уровень.

К несчастью, я еще восстанавливалась после лабиринтита, воспаления внутреннего уха, мучившего меня целый месяц, и волновалась насчет полета. Больше того, мне категорически запрещался алкоголь, который мог вступить в реакцию с лекарствами, и ела я крайне мало из-за страха, что вернется жуткая морская болезнь, связанная с лабиринтитом. Поэтому я сидела в своем просторном кресле первого класса, единственный, боюсь, раз в моей жизни (обычно я предпочитаю экономить), снова и снова отказывалась от дорогущего шампанского, вина, гребешков, стейка и шоколада, потребляя только хлеб и воду. Однако это все равно был чудесный полет. Кресла оказались на редкость удобными, стюардессы – супер-внимательными, а бесплатные сувениры – исключительно от Dior. И все равно я не могла избавиться от чувства, что оказалась в первом классе по ошибке и меня вот-вот оттуда прогонят.

Когда самолет приземлился в международном аэропорту Хамад в Дохе, всех пассажиров первого класса попросили оставаться на борту. Похоже, за каждым приехал отдельный лимузин, чтобы отвезти нас в терминал. Я подумала, что могу и привыкнуть к такой роскоши. Тут назвали мое имя и предупредили, что я выхожу последней. Я так и знала: все выяснилось, и теперь мне придется одной, покрытой позором, идти до терминала пешком. Однако оказалось, что меня в специальном лимузине ждет влиятельный политик, который сопроводит меня по территории аэропорта и отвезет в отель. Политик взял мой паспорт, что-то сказал офицеру на границе, мне поставили штамп и забрали багаж, пока я прохлаждалась в машине. Однако мне все равно было неспокойно. Когда правительство идет на такие крайности, цена может оказаться чересчур высока, надо оставаться настороже. Иными словами, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а такое обращение выходило, мягко выражаясь, далеко за рамки обычного.

Меня отвезли в потрясающий отель и показали личный люкс. Нашей команде выделили целый этаж, чтобы мы могли спокойно работать. К тому времени стало ясно, что мы действуем при полной поддержке правительства Катара. Всего в команде было шесть человек. Трое – ведущие мировые специалисты в области международного уголовного права. Адвокат, позвонивший мне, оказался исключительно приятным джентльменом. Патолог из Великобритании, мой хороший знакомый, которого я была очень рада видеть. И, наконец, я. Представитель правительства коротко ввел нас в курс дела.

События Арабской весны 2011 года привели в Сирии к недовольству правительством Башара Асада. Демонстрации активно подавлялись; много участников пропало или оказалось в заключении. По данным Financial Times, Катар выделил на финансирование восстания в Сирии «не менее 3 млрд долларов» в первые два года и предлагал перебежчикам и их семьям поддержку в размере 50 000 $ в год. Одним из таких перебежчиков оказался мужчина, которого мы знали под именем Цезарь.

Цезарь сообщил следователям по военным преступлениям, что до арабской весны сам работал в следственных органах. Когда в Сирии началось восстание, его задействовали как фотографа в государственной военной полиции. Он должен был «фотографировать мертвых заключенных» в двух военных госпиталях в Дамаске, то есть трупы людей, погибших в сирийских военных тюрьмах. Он никогда не утверждал, что был свидетелем казней или пыток, но описывал высокоорганизованную систему регистрации смертей. По его словам, каждое тело, доставленное в госпиталь, снабжалось двумя номерами: номером пациента и номером заключенного из лагеря пленных. Ему надо было сфотографировать каждое лицо с больничным номером, чтобы снимок отправили семье погибшего вместе с сообщением, что их сын/муж/отец умер в госпитале от естественных причин, и по этой фотографии родным выдавали свидетельство о смерти.

Следов пыток на лицах не было никогда. Все они начинались от нижней челюсти. Эти следы тоже надо было фотографировать, теперь уже с номером заключенного, и снимки подтверждали, что приказ о пытках в отношении него был исполнен.