Записи на таблицах

А потом ее сосватал добрый и хороший человек, у которого была бакалейная лавка, и который остался холостяком из-за своей отталкивающей внешности — на лице у него царили одни сплошные огромные губы и толстый мясистый нос. Он не знал Торы, но его толстый бумажник, который он то и дело вынимал волосатыми сильными пальцами, перекрыл все.

Они пригласили меня на Шабат.

Я мучительно улыбался так, что сводило скулы. С уважением принял от мужа Рахели — а звали его Хаим — кусок халы, долго смотрел, как он, некрасиво морщась, с шумом втягивал в себя бульон, зажав ложку в мохнатом кулаке. А Рахель с гордостью смотрела на нового мужа, изредка приободряющим взглядом глядя на детей. Те с настороженностью глядели на нового папу.

Когда я выходил, Рахель сунула мне в руки завернутый в белую бумагу сверток. Я развернул его под фонарем. Там была маленькая записка. Тот же смешной круглый почерк: «Прости, милый, Господу было угодно…». И лежала вкусная фаршированная рыба.

Был месяц апрель. Пахло новой листвой. Над Городом, в темной глубине шабатнего неба, летели стаи перелетных птиц, курлыкая и хлопая крыльями.

Словно огнем пронзило мне сердце. Дыхание сперло. Я бросил вкусную рыбу прямо на мостовую, и, давясь рыданиями, вытащил из кармана мятую пачку сигарет, с отвращением закурил…

Дома отец, не получивший порции рыбы, отец, которого я — ничтоже сумняшеся — уже не считал никаким авторитетом, долго смотрел на меня. Он плохо понимал в жизни, мой отец. Так мне казалось.

— Вот ты и повзрослел на Субботу, сынок, — сказал он неожиданно. И налил мне стакан виски.

День в заповеднике

Ночь уходила медленно. Сначала запела одинокая утренняя птица, которая почувствовала, что вот-вот настанет утро. Затем пунцовая полоска на востоке возвестила о том, что солнце совсем близко, и легкий утренний ветерок пронесся по улицам пригорода, где жила семья десятилетнего Джима Веттона. Скрипнули ставни старого дома. С шипением проехала машина-мусоросборник.

Когда солнце встало и зарозовевшее небо повисло над городом, раздался сигнал будильника. Экран планшета, дремавшего в своей зарядной колыбельке, мигнул и зажегся, и оттуда понеслась бодрая мелодия. С легким шуршанием поднялись сетчатые жалюзи, пропуская румяную зарю. Коврик у кровати слегка нагрелся и едва слышно запел музыку утренней побудки, перекликаясь с планшетом. Джим потянулся под одеялом, сладко зевнул и открыл глаза. Сегодня воскресенье, выходной день. Все Соединенные Штаты — от Панамского перешейка до Северного Ледовитого океана — отдыхают. Как отдыхают они и в понедельник, и во вторник, и в среду. Лишь в субботу приходится немного поработать, хотя какая нынче работа? Вот недавно, когда Джима в школе начали учить основам мировой истории, мальчик узнал с ужасом, что всего каких-то пятьдесят лет назад люди вынуждены были работать пять-шесть дней в неделю, а некоторые работали и семь дней, а если кто-то имел свое дело — он не покладал рук ни днем, ни ночью. Но это было пятьдесят лет назад, до Последней войны, после которой в мире осталось лишь полмиллиарда человек. Война, изменения климата и голод в экваториальной зоне, где страшная жара иссушила землю совершенно и бесповоротно, сократили количество человеческих особей ровно в двадцать один раз — на благо всего человечества.

Джим поставил ноги на теплый поющий коврик, щелкнул ногтем по экрану планшета — музыка стихла. Неслышно подъехал на мягких колесиках робот-слуга, помог мальчику одеться. Из его объемистого живота выехала свежая зубная щетка с аппетитной малиновой колбаской зубной пасты, небольшой кран зашипел, выпуская тугую струю воды. После того как Джим помылся, робот протянул ему белое пушистое полотенце, и добрый голос из пластиковой утробы пропел: «Доброе утро, молодой человек! Сегодня — 25 июня 2073 года. Отец и мать берут вас на прогулку в заповедник — по вашей просьбе недельной давности. Приятной прогулки!» Джим, лелея мечту о шелестящей ленте шоссе, по которой летит на магнитной подушке ведомый твердой отцовской рукой красный «Шевроле-Футура», бодро запрыгал вниз по лестнице, в столовую, откуда уже поднимались ароматы свежеприготовленного завтрака.