Записи на таблицах

Ночью папа о чем-то долго говорил с мамой. Сквозь сон Джим слышал их спор, который то поднимался до высоких фальцетных нот, до замирал почти до шепота. Видимо, папа и мама договорились, потому что вскоре раздались мерные звуки и стоны, которые всегда сопровождали родительские споры, а затем папа коротко вскрикнул, и мама что-то заворковала ему. Джим слышал все. Накрывшись одеялом, он долго лежал без сна, раздумывая, о чем же спорили родители. Может, они подарят ему глидер на магнитной подушке, как у кривоносого Гордона, или повезут его летом на Гавайские острова, или… или купят ему полет в космосе вокруг Земли? Теряясь в догадках, Джим тихо засыпал. Ночью ему снились евреи — они были высокие, с большими руками, на которых отчего-то росли гроздья пальцев. Евреи обступили его и тянули к нему руки. Джим в ужасе заорал — откуда ни возьмись появился дядя Саймон, и плеснул в евреев виски из граненного стакана дымчатого стекла. Те зашипели, словно змеи, и принялись медленно отступать, ссыхаясь и рассыпаясь в порошок, как недоеденный сэндвич в кухонном мусоросжигателе.

Утром Джим обнаружил, что намочил во сне штаны. К его стыду и негодованию, робот-слуга не нашел сразу штанов на замену. В скрипучей мелодии его голоса мальчику показались насмешливые нотки. Джим обозленно пнул пластиковый корпус, сильно ушиб ногу, дождавшись штанов, вырвал их из услужливых лап слуги, надел и захромал на кухню. Был понедельник. Мама, сестренка и бабушка еще спали. Отец уже сидел за столом. Перед ним дымилась чашка кофе, лежала булочка с клубничным джемом. По экрану планшета бежали строки новостей. Отец был неспокоен, напряжен. Проглядев биржевые сводки, он как-то натужно боднул головой воздух, с трудом улыбнулся сыну и — сквозь зубы — процедил:

«В воскресенье едем в заповедник Исчезнувших Народов… посмотришь там… на евреев».

Джим подскочил от радости, смешанной с ужасом. Сон становился явью.

«А дядя Саймон поедет?», — спросил он?

Отец покачал головой неопределенно.

«Я попрошу Саймона. Возможно, он согласится. Он так молод… знаешь, когда мы были детьми, я носил его на руках. Саймон был маленький и любопытный, а я — старший строгий братец. Я его все время воспитывал. Вот сейчас он герой», — голос отца совсем потускнел, — «а я остался занудным стариком, каким был всегда. Впрочем, не думай об этом». И теплая рука потрепала Джима по щеке.

«А Линду мы возьмем с собой?» — успокоено спросил Джим.

«Линда еще маленькая. Оставим ее с бабушкой».

Утро 25 июня выдалось облачным. Небо застили сероватые тучи. Голос диктора из компьютера отцовского «Шевроле-Футура» сообщил о надвигающемся летнем дожде. Температура немного упала, и порывы ветра раскачивали магнитобиль, несшийся по шоссе со скоростью 170 миль в час. Отец отдал управление автопилоту, мама дремала на заднем сидении, забравшись на него с ногами. Через полтора часа дороги ландшафт по обеим сторонам стал меняться. Появились леса. Они росли на спинах покатых холмов, на вершинах которых поблескивали параболические отражатели антенн панамериканской связи. Места становились все безлюдней. Вдруг магнитобиль притормозил, и начал ползти в гору, узкое шоссе извивалось среди деревьев. Стена из серого камня возникла неожиданно — из облаков, окутавших горный склон. Дождевые капли упали на стекло магнитобиля, но внутри — под силовым полем — дождь не достигал земли, стекая по сфере. Среди невысоких деревьев виднелись там и сям индейские бараки, в которых поселили — по рассказам дяди Саймона— злых евреев. Магнитобиль скрипнул корпусом, остановился. Двери раскрылись, поднимаясь вверх. Служитель заповедника — в облегающей массивное тело черной тунике, с пистолетом в кобуре и резиновой дубиной у пояса — помог выйти маме. Та заулыбалась служителю, незаметно задела его полной грудью. Папа потрепал задремавшего Джима по затылку, мальчик отряхнулся, как щенок, вывалявшийся в луже, и легко соскочил в редкую траву, растущую на склоне горы.

«Рад приветствовать чету Веттон и их чудесного сынишку», — голос служителя был неожиданно тонким, не лишенным мелодичности. Он ущипнул мальчика за щеку, Джим поморщился. Он не любил, когда его считали младенцем. «Я — Дэйв Мазарни, старший офицер смены. Покажу вам наших, так сказать, подопечных. Только если вам не понравится, как они пахнут — скажите мне, я вам дам специальные маски от запаха этих», — тут он сделал гадкую мину, — животных. И постарайтесь не заговаривать с ними. Они знают немного пиджин-американу, но меж собой говорят на своем, еврейском, так сказать, наречии. Идемте за мной, друзья», — с этими словами Дэйв быстрым пружинящим шагом пошел вверх, к баракам. За ним последовал быстроногий Джим, мама и папа замыкали шествие, при этом мама опиралась на папину руку, а он говорил ей что-то на ухо. Мама краснела и делала глупое лицо. Джиму это показалось неприятным, но странная, смешанная со страхом, жажда увидеть евреев отвлекла его.