Записи на таблицах

Кухонный комбайн-повар с раннего утра постарался на славу. Он потчевал каждого члена семьи в отдельности, не забывая почти незаметно пропылесосить просыпанные крошки печенья, ласково смахнуть каплю с носа старенькой бабушки и вытереть ей губы белой специальной подушечкой, повязать салфетку Линде — сестренке Джима, и поставить перед мамой стакан ее любимого баварского пива, которое с таким искусством изготавливают сегодня на заводах Мехико-сити. Всего неделю назад с ними вместе сидел за этим столом дядя Саймон. А дядя Саймон — самый умный человек, которого Джиму довелось видеть за свою десятилетнюю жизнь. Он умнее папы, и даже умнее доктора Джарвиса из школы, где Джим учится. А ведь доктор Джарвис умеет читать и писать даже на мертвых языках, которые были в ходу до пиджин-американы. Он знает такие странные языки неведомых народов, как русский, или арабский. Про арабов Джим читал в книжках, а потом узнал, что темноволосый сосед из дома ниже по улице — тоже араб. Один из тех, кто, как рассказывал учитель богословия, был записан в книге. Когда шла Последняя война, многие пытались добраться до США, но почти все погибали в дороге — страшный вирус косил тогда ослабленное войной человечество на всех частях суши. Доктор Джарвис на прошлом уроке объяснил классу, что в лабораториях НАТО в Уэрмонт-сити американские ученые нашли противоядие от вируса, но сыворотки хватило лишь на население США. И на тех, кого — по мудрому указу президента Мак-Ноттона — вывезли из агонизирующего Остального Мира на территорию Северной Америки. Список вывезенных людей, одобренный лично президентом, до сих пор хранится в государственном архиве Штатов, куда в начале следующего учебного года поведут Джима и его одноклассников.

Но что там доктор Джарвис! Он — всего лишь учитель, хотя и очень умный. Вот дядя Саймон — это да. Он — живая легенда. Он — герой. Именно благодаря его энергии и упорству, благодаря его умению интересно рассказать и повести за собой, конгресс Соединенных Штатов Америки почти единогласно (воздержались конгрессмены из двух мексиканских штатов) разрешил — после почти полувекового перерыва — экспедиции в Остальной Мир. В первую из них пошел сам дядя Саймон — сидя в командирском кресле орнитоптера «Рональд Рейган», наслаждаясь звуками старинной симфонии «Мать с атомным сердцем», вел он экспедицию орнитоптеров-атомолетов через бездонные и мертвые свинцовые волны Атлантики.

Остальной мир — бурно заросший лесами — встретил смелых сынов Америки почти полным безмолвием. Среди зеленых крон там и сям показывались островки древних зданий, иссеченных войной и не пощаженных временем. Ржавые остовы моста через заросшую синими водорослями реку, бронзовые, зеленые от времени статуи на опорах моста — эта голография, показанная дядей Саймоном, поразила Джима. Дядя назвал его «Мостом Александра Третьего», и объяснил, что его построили на деньги царя русских, огромного народа, истребленного полностью ордами исламофашистов, пришедших с Кавказа. В свою очередь, исламофашисты пали под ударами миллионных армий китайцев, а узкоглазых желтолицых китайцев скосил мор. Русские цари подарили этот мост городу, который дядя назвал Парижем, а был этот город столицей Аль-Фаранцы, государства, где ислам — религия арабов впервые победила детей Креста. Под знаменем борьбы Креста и полумесяца началась тогда Последняя война, в которой ислам пал, и лишь детям Креста, уцелевшим в чертогах Североамериканских Штатов, улыбнулась судьба.

«Дядя Саймон,» — спросил тогда Джим, недоумевая, — «но ведь война — это плохо! Как произошло так, что она случилась?»

Глубокая морщина прорезала лоб ученого. Он долго сосредоточенно молчал. Затем нажал кнопку вызова напитка. На столе появился стакан виски. В США алкоголь — по причине наносимого им вреда — был под полузапретом, и пить виски разрешалось только определенной категории людей — поэтам, ученым, художникам и музыкантам. Острый запах напитка поразил Джима, он был так не похож на запах мятной тянучки, который издавали любовно приготовленные для него роботом коктейли. Он бил в нос, и мальчику показалось, что в его ноздри залетели маленькие комарики и начали жалить внутри. Джим даже прикрыл нос ладонью. Саймон осушил бокал одним глотком и внимательно посмотрел на папу. Папа глянул на маму — та покачала головой, не соглашаясь. Папа начал рассматривать свои ногти. Он всегда так делал, когда между ним и мамой возникало несогласие. Саймон коротко вздохнул и неожиданно сухо сказал: