Записи на таблицах

И побежал Давид по склону хоры, расступились воины израильские, пропуская его, быстро бежал Давид. Остановившись, набрал пять гладких камней из высохшего русла ручейка, журчавшего в долине зимой, а ныне безмолвного. Раскрыл сумку пастушью и, вложив в нее камни, пошел на Гольята.

Гольят, рожденный в Гате, с детства был отдан в школу, где его обучали искусству боя, метанию копья, владению мечом, борьбе, в которой он преуспел особо, ибо сила его превосходила силу любого плишти во всех Пяти Городах. Он мог, сдавив молодую ветвь дерева, выжать из нее сок, сгибал руками бронзовый меч, шутя поднимал двух воинов в полном боевом облачении и бегал, держа их подмышками. Он был туп, и с трудом понимал, когда с ним говорили, под низким лбом горели угольями два черных глаза, злобных и пустых, светившихся радостью только тогда, когда силач метал копье, обгонял товарищей на соревнованиях по бегу, или занимался любовью с женщиной, а женщин ему приводили ежедневно, если такое не делалось, Гольят зверел, и мог изнасиловать товарища по школе, оруженосца, не брезговал он и скотом. Вот и теперь он с тупым интересом наблюдал за приближающимся Давидом, раздумывая, что с таким мальчишкой недурно было бы побаловаться, жаль, что придется убить его. Жара душила Гольята, он поднял забрало шлема, украшенного конским хвостом, и хрипло заорал

— Мальчишка, красавчик, иди сюда! Я изорву тебя в клочья, и брошу зверям полевым твое безволосое тело, ты, баба! Клянусь Дагоном, тебе не пережить этого дня, щенок иудейский! Что я, зверь какой, что идешь ты на меня с палкой? Будь ты проклят, ублюдок, продажная девка, иди ко мне, в мои объятия, и я тебя побалую! —

Тут Гольят расхохотался во всю глотку, ему ужасно понравилась собственная шутка…

— Ты выходишь на меня с мечом и щитом — закричал в ответ Давид, — а я выхожу на тебя во имя Господа Цеваота, Царя воинств Израиля, которые ты поносил сейчас, необрезанная тварь! И предаст тебя Господь в руку мою, и сниму я с тебя голову твою, пустую похвальбу свою проглотишь ты, гой! И трупы всего войска Плиштимского отдам я сегодня птицам небесным и зверям полевым, и узнают плиштим, сброд необрезанный, что не мечом и щитом Господь спасает, и успех войны от Господа, и в руки мои предаст он всех вас, нелюди! Будьте прокляты, мужеложцы и совратители малолетних!

Гольят, взревев от обиды, побежал навстречу Давиду, каждый огромный шаг приближал его к цели, могучая рука подняла огромное копье, метя в Давида, но не успел Гольят метнуть его.

Давид опустил руку в сумку, висящую на боку, ощутил холодок гладкого камня во вспотевшей руке, камень лег в петлю пращи, засвистел воздух, разрезаемый ремнем пастушеского оружия… и вот, камень, вылетев из пращи, с треском ломаемых костей, вонзился в лоб Гольяту, не опустившему в ярости забрало шлема,…гигант рухнул вперед, окованный бронзой щит зазвенел по камням, отлетело в сторону чудовищное копье… Облако пыли поднялось над местом падения тела, и к облаку пыли устремился Давид, выхватил у обездвиженного Гольята меч из-за пояса, и одним страшным взмахом отрубил голову поверженному плишти, так что меч вонзился в землю, черная кровь залила серый песок Аялонской долины… И поднял пастушок Давид голову врага, и высоко держал ее над головой, а мимо бежали иудейские воины, кинувшись в атаку на плиштим, бегущих в ужасе…

Годы шли. Пастушок стал помазанником Божиим, стал царем Израиля, после того, как пал Шаул в битве, после того, как убит был преемник его Ишбаал. Хеврон, город древний, город, где покоился Авраам, был столицей Давида.

Ночью, когда звездное небо над Израилем сверкает драгоценными каменьями звезд, когда прохлада гор Иудейских сменяет знойный полдень, стоял Давид, царь Израиля у пещеры, что в долине Мамре. Шесть могильных плит белели в лунном свете. Авраам и Сарра, Ицхак и Ривка, Яаков и Лея… любящие и любимые, они не расстались и после смерти, они лежали рядом друг с другом, на священной земле Хеврона. Но Хеврон Иудейский был далек от земель Иссахара, Меннаше, Реувена и Дана, трудно было править царством, находясь в Хевроне. Каждую ночь приходил Давид к пещере, где покоились предки, говорил с ними, просил совета. В эту ночь, как казалось ему, должно было произойти что-то, что изменит жизнь его. И это произошло. От могилы Авраама отделилась белая, мерцающая в лунном свете тень, бестелесная и почти невидимая. Давид пал на лицо свое в страхе, он не боялся ничего, но вид бесплотной тени предка поразил его так сильно, что холодок пробежал по спине, ноги задрожали и в ушах застучала кровь…

Тень Авраама молчала. Потом, перед тем, как она растворилась в воздухе, Давид услышал одно слово, тихое, как последний вздох: «Йерушалем…».

Йевус