Записи на таблицах

Царь вышел на дворцовую крышу, прошел по ней, обойдя труп иевусейского солдата, вышел на крытую галерейку, ведущую на башню. С крыши башни открывался вид на иудейские горы, голые и желтые вблизи Иерушалаима, зеленые и покрытые рощами с юга и севера, где находились иудейские поселения, где жили биньяминиты, по дороге на Гиву и Шхем. Всю землю свою обнял Давид взглядом. Она лежала перед ним, земля Израиля, родная земля его, народ его умножался, заселял и засеивал землю. Плиштим отошли на запад и прижались спинами к морю. На севере, в дымке, можно было увидеть вершину Хермона, за которой лежали Арам и Хамат, а дальше дорога Царская змеилась к Харрану и Арам-Нагараиму. С юга горы поднимались круче и круче, поотдаль от горы, напоминавшей женскую грудь, виднелся Бейт-Лехем, за ним угадывались сады Хеврона, еще недавно бывшего столицей Давида, где-то там, на юге, лежала в оазисах Беэр-Шева, от которой дорога сворачивала в Кадеш-Барнеа и Египет. На востоке, ниже стен, за речкой Кидрон, просматривался иудейский лагерь, а над ним, за желтым горами Иудейской пустыни, синевато-серое Мертвое море, за которым серело Моавское плоскогорье. На западе горы, обросшие лесом, понижались от Кирьят-Яарима до Бейт-Шемеша, за которым затаилась в ожидании Филистия. Все колена израильские были вокруг Иерушалаима. В центре лежал он, город великий, город Давида. Царь спокойно вздохнул, встал на колени и вознес хвалу Господу Всевышнему. Он смотрел на Землю Израиля, он видел многое, сокрытое от глаз простых смертных, на один лишь миг дал ему Господь этот дар, узрить Иерушалаим во всех поколениях его, смотреть на возведение Храма Господня, который построит сын его Шеломо, пламя войн, не прекращавшихся вокруг Города Святого, царя Бавэля, разрушившего Храм, и народ его уведший в рабство… Но и там, у рек Бавэля, сидели иудеи, плакали, вспоминая о Иерушалаиме, и вскоре вернулись они в Город, и отстроили его, и прошли по земле этой неведомые Давиду народы, вновь разрушавшие Город, и вновь, после долгого запустения увидел царь, что расцветет Град Божий и станет центром земли, и народы потянутся к нему, и будет народ иудейский жить в Иерушалаиме — до окончания круговорота лет на земле. И придет потомок Давидов царствовать над Израилем, и настанет мир. И в тот день перекованы будут мечи на плуги, а копья на садовые ножницы, и станет дитя играть со змеей, и ляжет волк рядом с ягненком, и не будут больше убивать… И видел это Давид, и слезы медленно стекали по лицу его, прячась в густой бороде.

Эпилог, год 1990

Самолет компании Эль-Аль грузно оторвался от взлетно-посадочной полосы, взял курс на Израиль, в ночную тьму уходили огни Варшавы, через которую я летел из Москвы, с еще двумя сотнями таких же странников и скитальцев.

В Иерушалаим я попал вечером, был теплый ноябрь, раскаленные за день стены дышали жаром, в воздухе — ароматы цветов, тишина и покой спального района, сон, в котором ревели двигатели самолета… я еще был в пути.

Утро разбудило непривычным для ноября солнцем… На кубово-синем небе ни облачка, желто-белые стены домов…

Я пошел к тебе, Господь, в место, где ты обитаешь, в Граде Святом, к стене Храма, пережившей два тысячелетия; шел я по пестрым улицам, вокруг — я не верил глазам своим — народ мой, мой народ жил своей жизнью, которая стала теперь моей. Шли евреи в черных шляпах и с пейсами, шли потоком по улице Меа-Шеарим, я шел среди них, заглядывая в лавочки, улыбаясь прохожим, удивляясь жаре и суете Города. Я дома… дома, шел дальше, вошел в прохладную темноту Яффских ворот, вперед, дальше, неведомое чутье вело меня туда, куда я мечтал дойти, хоть когда-нибудь, хоть ненадолго.