Записки. 1875–1917

В Петрограде, по возвращении в него, я не засиделся, и, сдав свой отчет о ревизии в банк (все обревизованные мною отделения были в полном порядке), отправился в Минск, где находилось в тот момент Управление Главноуполномоченного Северо-Западного фронта. Меня предупредили, что в мое распоряжение поступит особый вагон, который и был прицеплен к скорому поезду. С тех пор, в течение почти года, передвигался я в этом вагоне и по своему району, и в тылу его, и свыкся с этим своим вторым обиталищем, в которое обычно набирался ряд лиц, не нашедших себе иного помещения в поезде.

В Минске меня встретили помощник главноуполномоченного М. К. Якимов и начальник канцелярии Р. Гершельман. Якимов, чиновник министерства внутренних дел, в последнее время начальник одного из Отделов Главного Управления по делам Местного хозяйства, скоро ушел помощником к Самарину, главноуполномоченному Московского района. Очень аккуратный и работящий, мне он, однако, никогда не был особенно симпатичен, ибо был человеком холодным и более всего думающим о своей карьере. Гершельман до войны служил по судебному ведомству, и последнее время исполнял обязанности товарища прокурора Варшавской Судебной Палаты, приобретя себе в судебном мире известность блестящего обвинителя, успешным проведением сенсационных тогда дел гр. Роникера и барона Биспинга. Очень выдержанный, всегда одинаковый, Гершельман на первое время производил впечатление человека сухого, однако те, кто ближе с ним занимался, скоро убеждались, какое у него было отзывчивое сердце. Часто бывало, что, чтобы только не уволить человека, непригодного к тому или иному делу, сам выполнял его работу; это последнее ему облегчалось тем, что работоспособность его была совершенно исключительной. Около него всегда лежала папка неисполненных бумаг, которые он оставлял для ответа лично себе, и записок с пометками о бумагах, переданных им его помощникам и ими еще не исполненных. Приходил он всегда в Управление довольно поздно, зато работал в нем долго ночью, когда его не отрывали от работы и он мог сосредоточиться на наиболее серьезных вопросах. Прекрасный оратор, он и писал прекрасно; положиться на него было возможно во всем, и вполне естественно, что среди всех, знавших его, он пользовался уважением и любовью.

Якимов и Гершельман провезли меня в Управление, где я познакомился со своими ближайшими сослуживцами, и затем в некоторые наши учреждения. Описание их я начну с Управления. Помещалось оно на Захарьевской улице в помещении управления одной из служб Либаво-Роменской или Полесской жел. дорог. Кроме Якимова, у главноуполномоченного был еще помощник по Медицинской части — профессор Цеге-фон-Мантейфель. Прекрасный человек и выдающийся хирург, как я уже говорил, Цеге был никуда не годным администратором; кроме того, как чистокровный немец, говорящий притом по-русски с акцентом, он был кое-где у военных под подозрением. Ввиду этого, еще до моего приезда был предрешен вопрос о его переходе на другую должность, каковую только изобретали и нашли в виде старшего консультанта при фронте. С тех пор Цеге больше разъезжал по фронту, иногда показывался в Минске, делал кое-где серьезные операции и затем вновь исчезал. По поводу этих его разъездов весной 1916 г. я получил из штаба запрос по поводу его, вызванный доносом на него в Ставку со стороны Пуришкевича, усмотревшего в нем шпиона. Конечно, такой донос на человека, безусловно, порядочного, лично хорошо известного Государю и Императрице Марии Федоровне, последствий не имел, но для другого немца он, конечно, так безрезультатно не прошел бы.