Записки. 1917–1955

В начале этого года появился у нас Оскар Мелега, которого до того мы давно не видали. В это время он совмещал работу адвоката со службой «фискала» в отделе труда, причем не скрывал, что получал от магазинов, которые инспектировал, подарки; кажется, в этот раз, показывая на надетую на нем рубашку, он не без гордости заявил, что ему ее поднесли в бельевом магазине «Космос». Оскар вообще светилом не был, и сестра Ники с юмором писала, как во время его путешествия в Европу она была с ним в Зоологическом саду в Париже. Пред тем по бразильской моде он заявил ей: «как вы красивы», и как здесь, к ее разочарованию, он повторил то же, обращаясь к гиппопотаму.

Вообще в 1942 г. у нас появилось много новых знакомств среди представителей иностранных колоний. Не помню, как познакомились мы с голландским консулом и хозяином крупной фирмы Беркгаутом; близким это знакомство не стало, хотя по благотворительным делам и поддерживалось несколько лет. Беркгаут был из тех людей, которые определенно ставили на первый план деньги и деньги. Приятным, наоборот, было знакомство с профессором Фиделино Фигейредо; португалец и авторитет по португальской литературе он эмигрировал в Бразилию от диктатуры Салазара и читал лекции в Сан-Паульском университете. Позднее познакомились мы и с его милой женой, которая поразила нас своей классической красотой, хотя у нее уже были дети с высшим образованием. Продолжали мы это время видаться с Magalhans, о которых я уже упоминал. Впрочем, знакомство это скоро прекратилось, ибо на нас произвел очень неприятное впечатление казус с их сыном, перед тем бывавшим у Жоржа. Этот юноша лет 15-ти был с отцом в его имении в Гойаз, и там на каком-то их празднике ему было поручено следить у входа, чтобы не проходила безбилетная публика. Когда он остановил одного из таких господ, тот его отстранил и хотел войти; тогда Магальенс выхватил револьвер и всадил этому человеку пулю в живот; раненый, на их взаимное счастье, не умер, но юноша был присужден к заключению в исправительную колонию, но по протекции этого избежал, будучи сдан на поруки отцу. Все знакомые этой семьи его оправдывали, ибо его поступок по местным нравам был нормальным, но нам как-то претило, что Жорж будет дружить с убийцей.

В 1942 г. эффекты войны, хотя и слабо, но начали чувствоваться в Бразилии. В первую очередь сказались они на газетах, ибо сократилась доставка бумаги, а в Южной Америке она в то время почти совершенно не выделывалась и притом цена ее была в три раза выше европейской и североамериканской.

В начале года у нас в одном из сарайчиков появился какой-то зверек, несколько похожий на белку, но больше ее, с мордочкой, напоминающей свинку. Никому из соседей он не принадлежал, но было высказано предположение, что он сбежал из лаборатории медицинского факультета, расположенного недалеко от нас, где делаются прививки различным зверям; предполагалось, что нашему гостю была уже сделана прививка и что он может распространить заразу. По проверке оказалось, что на факультете такого беглеца не значилось, и тогда мы выпустили нашего «хищника» — оказалось, что это «гамба», таскающий кур и других мелких птиц. При этом случае, когда я наводил справки в лабораториях факультета, я убедился, насколько там надзор за зверями слаб и как нетрудно постороннему человеку проникать во все его помещения.

В июле получили мы кружным путем через Соединенные Штаты весть о смерти моей сестры Каси. Уже раньше было у нас письмо, что она серьезно хворала печенью, по-видимому, перерождением ее, но затем как будто оправилась. Умерла она в Череповце, где они с Олей жили после возвращения в 1936 г. из ссылки. Оля писала, что в день Касиной смерти ушла, как обычно, на службу в библиотеку, а когда вернулась домой, нашла ее уже мертвой. В это время немцы были еще сравнительно недалеко от Череповца и все внимание было обращено на войну, так что Оле удалось похоронить Касю только на 9-й день.

Еще перед этой вестью нам пришлось поволноваться за Катю. 1-го мая у Марины образовалось нехорошее нагноение на десне на месте выдернутого зуба; приходилось смазывать это место, что и делала Катя. По-видимому, как-то гной попал на палец, который перед тем Катя уколола шипом розы; произошло заражение и образовался нарыв. ‹…› Катю перевезли в больницу Голубого Креста, организации, обслуживающей главным образом семьи военных, но куда в платное отделение принимали и посторонних больных. Хирург там уже ждал и сряду сделал Кате ряд разрезов на руке; к счастью оказалось, что рука еще не омертвела и что можно будет ее сохранить; однако, заражение было побеждено не сразу. <…>