Записки арбатской старухи

Лаборатория находилась в новом здании, куда отселяли вновь созданные группы растущего Института. Это было здание типовой школы на Ломоносовском проспекте сразу же за Домом преподавателей МГУ, отданном Институту. Лаборатория занимала один класс, где сразу стало тесно из-за огромных коллекционных шкафов, расставленных вдоль стен. В шкафах помещались собранные материалы, стеклянная лабораторная посуда для будущих коллекций почвенной фауны и экспедиционное оборудование. Рабочие столы сотрудников стояли у окон. Среди этих столов выделялся стол М. С., всегда заваленный беспорядочной кучей бумаг, нередко «улетающих» от сквозняка в разные концы комнаты. М. С. не разрешал приводить в порядок свой стол, он говорил, что хорошо помнит, где что лежит. Частенько, однако, он обнаруживал потерю нужного документа, и тогда начиналась суматоха; все бросались на поиски, которые в большинстве случаев счастливо заканчивались находкой пропажи все на том же столе под кипой накопившихся новых писем и оттисков. В середине лабораторной комнаты стояли впритык друг к другу два длинных лабораторных стола, за которыми по двое сидели аспиранты и молодые лаборанты; здесь происходила разборка экспедиционных материалов.

У М. С. был особый метод обучения новых сотрудников определению почвенных беспозвоночных. В Лабораторию приходили материалы массовых обследований сельскохозяйственных земель на зараженность почвенными вредителями из Всесоюзного института защиты растений. М. С. принимал эти материалы и поручал своей молодежи их разбирать, определять и составлять отчетные ведомости с указанием возможных вредителей корней растений. Количество проб было бесконечно большим, а разнообразие животных, в основном личинок насекомых, собранных в полевых землях, относительно невелико. Поэтому каждый, кто занимался этими разборками, после нескольких сотен проб уже мог определять основные группы и виды почвенной фауны полевых земель. Неприятной стороной этой работы было то, что материал был фиксирован в формалине, каждая проба завернута в марлевую салфетку, и эти марлевые мешочки были свалены в 10-литровые банки с формалином. От работы с таким материалом проб болела голова, слезились глаза, трескалась кожа на руках, в середине комнаты витал тяжелый формалинный дух. Однако через это горнило обязан был пройти каждый, вновь вступавший на стезю почвенной зоологии. Помимо приобретения первичных навыков, в ходе этой работы шел отбор отдельных групп беспозвоночных, по которым сотрудники в дальнейшем специализировались в изучении их таксономии, сравнительной морфологии, циклов развития, экологии и пр. Так закладывались темы будущих кандидатских диссертаций.

Планы и результаты работ активно обсуждались в Лаборатории. Эти обсуждения возникали большей частью стихийно. М. С. не любил официозных заседаний внутри Лаборатории, может быть потому, что все, кроме К. В. Арнольди были слишком молоды и имели слишком малый опыт для полноценного участия в дискуссиях по научным или организационным вопросам. Поэтому М. С. созывал лабораторные коллоквиумы и производственные собрания только в случаях, предусмотренных общеинститутскими или академическими правилами. Однако, в Лаборатории сложилась своего рода традиция неформального обсуждения горящих проблем почвенной зоологии, в котором все выступали на-равных. В 50-х гг. суббота была неполным рабочим днем, в этот день работали только до 3-х часов. Институтская столовая была закрыта, и все пили чай в Лаборатории, сваливая свои бутерброды в общую кучу. Эти субботние чаепития постепенно превратились в профессиональные заседания, для которых специально приберегались интересные темы, выносимые на общее обсуждение. Одной из таких тем были перспективные планы экспедиционных работ. Денег, как всегда, было мало, нужно было выбрать маршруты, наиболее интересные для всех в отношении возможных районов работы и перспективные для сбора новых материалов. В почвенно-зоологическом отношении был обследован только юг России, все остальное представляло собой белое пятно. Для лучшей ориентации на широком пространстве нашей тогда огромной страны мы повесили над столом, за которым пили чай, огромную карту СССР. У этой карты разыгрывались споры. Молодых сотрудников тянуло в экзотические районы — в тундру, в Среднюю Азию, на Дальний Восток. М. С. и К. В. Арнольди составляли умеренную оппозицию и отстаивали приоритетное право на закрытие белых пятен в европейской части СССР. Через несколько суббот эта точка зрения нашла свое выражение в очень четкой и краткой формулировке М. С.: «Разрез от Черного до Белого моря». И это стало основной задачей и смыслом нашей работы на несколько лет. Нужно сказать, что, глядя на эту крупномасштабную карту, с трудом верилось, что такая задача под силу нам в ближайшие годы. Кто мог подумать тогда, что именно мне придется уже в 1959 г. «закрывать» этот разрез на берегу Баренцева моря в Дальних Зеленцах?