Записки арестанта

– День всех святых ли, ночь перед Рождеством. Смерть Ярило, Новый Год. Карачун. Слова разные, народы разные, а суть одна. Три судьи, что мы зовём весна, лето и осень смотрят, как ты их прожил. Женился или ленился, берег ли честь и веру? Им следом идёт палач. Тот что высудит твой год. Ежели прожил честно и в хлопотах, то к зиме готов, а нет, так замёрзнуть и с голода помереть назначит тебе зима. – Артём поднялся, отложил две ложки еды за печку, а после оттер досуха жирный котелок. Затем достал с чердака мешки с шишками и берёзовые поленья. Борясь со сном, принялся вырезать из дерева фигурки. Тут кривой заяц получился, тут кособокий волк. Свой тотем и тавро срезал со всем усердием и прилежанием, отвлекаясь лишь на замену масла и фитиля в простой лампадке. Когда фигурка лося была уже почти готова, как зашумел домовой на чердаке. Тяжёлые шаги мерили расстояние из угла в угол, стучали горшки со снедью, один из них перевернулся и запахло квашеной капустой.

– Хорош там носиться, ступай за печь. Не то все припасы побьешь. Глядишь вдвоём выстоим. Я отвернусь, выходи.

Через минуту раздались ворчливое сопение и топот ножек, а затем скребущие звуки у печи, что сменились чавканьем.

Дом затрещал от невыносимого холода, стена у двери покрылась ледяной коркой, Лихолетов бросил свое занятие и швырнул в печь первый мешок с шишками. Пламя разгоралось быстро, а жар заставил потечь прозрачной слезой стены. Белой дымкой потянулся смертельный туман из-под двери, а следом истошный крик Фёдора.

– Покойся с миром, Сцепень. – прошептал Артём, наблюдая как лужица на полу наливается молочным льдом. В печь полетел второй мешок и опилки от вырезанные фигурок. Несмотря на подношение, теплее не становилось. Новогодняя ночь тянула тепло из дому, покрывая просмоленные бревна пятистенка гжелью. Не смотря на треск дома и мерный гул печи, хруст снега у калитки был легко узнаваем. Лихолетов обернулся на дверь, затаив дыхание. Напряженную паузу нарушил леденящий душу крик Полуночницы.

– Мать-Земля убереги. – выдохнул Артём, с ужасом увидев клубы пара, что вырвались из рта. Дверь потеряла свои очертания, покрываясь толстым слоем льда, что хрустел, как желуди в пасти ненасытного борова. От ледяного потолка стали отлетать снежинки, которые не падали на синий пол, а кружились в хороводе в метре от голубой ели.

– Пришло время! Полночь! – крикнул заиндевевшим лицом Артём. Схватив два факела, подпалил их. Не дожидаясь, когда фигура палача сформируется, начал поджигать украшения на ели.

– Ёлочка, гори. – с испугом глядел на ветки красавицы, которые только ласкал огонь.

– Ну же, гори ёлочка. – первая ветвь принялась и тут же потухла.

У входа слепилось из снежинок лицо, с иссинят-белыми глазами.

– Гори, Ёлочка. – заорал Артём. Крик его души придал сил робкому огоньку, и ель вспыхнула.

Глаза Деда расширились от удивления, а позже сжались в щелочки. Лицо исказила гримаса боли. За окном истошно проорала внучка, видя поражение своего непрошенного спасителя.

Лишь только палач дал слабину, дерево принялось, как того следовало. Дед Мороз отступил, но глазами дал понять, что следующий год не так долог. Жизнь победила смерть в этот раз. Тем не менее, елка и не думала тухнуть, грозя спалить уютный пятистенок. Арестант пытался было засунуть её в печь, но разлапистые ветки не позволили воткнуть её даже на треть. С криком Артём принялся вырубать в ледяной стене дверь. Домовой отчаянно кашлял от дыма, а после соскочил с тёплого места и откинул люк на чердак. Свежий воздух ворвался в помещение, а после потолок начал капать, будто весной сосули. Два десятка ударов ногой и дверь выбилась наружу. Схватив горящую ель, выбежал наружу, чтобы столкнуться взглядом с ней, неупокоенной невестой Полуночницей.

Гордый и колючий взгляд, сквозь морозную дымку вуали, ровный изгиб лица, поджатые синие губы и толстая белая коса на плече. Свадебный наряд вершила корона из льда и две ярко-красные гроздья рябины вместо сережек.

Увидев такую красу, Артём бухнулся на колени, не отрывая взгляд. Сколько они так простоял никто не знает. С одной стороны, Снежная королева Мара, с другой коленопреклонённый муж в рыжей медвежьей шкуре с опаленным лицом и волосьями, рядом с воткнутым в снег дымящимся посохом.

Из леса раздался рев палача, Полуночница сморгнула, будто очнулась, улыбнулась Артёму и понеслась на крыльях пурги.

– Прощай, Дед мороз, до свиданья, Мара. Не в жизнь не забуду эту встречу и потомкам расскажу. – арестант поднялся с колен и будто пьяный поплелся домой. Дым уже выветрился, а печь с трудом съедала предложенное ранее угощение, выдавая столько жара, что все старания Мороза растаяли и теперь пол был покрыт водой.

– От мать чесна. – подпрыгнул арестант. Схватив лопату, принялся вычерпывать воду и выкидывать её через порог.

****