Записки беспогонника

Полковник был еще молодой, высокого роста, в высокой папахе, в белом полушубке. Он скинул полушубок, и на его кителе зазвенели и засверкали многие ордена и медали. На Курской дуге, когда немцам в одном месте удалось прорвать фронт, его войска грудью сдержали их натиск. А год спустя, став генералом, он погиб на мине, отправившись в портновскую мастерскую штаба армии на примерку новой шинели.

— Здравствуйте, товарищи офицеры! — гаркнул полковник, отнимая ладонь от папахи.

Он сел, и ему стали подносить, как иконы, натянутые на фанерных листах ватманы, и он в правом верхнем углу синим карандашом под словом «утверждаю» ставил размашистую подпись. Мы потом измерили ее длину — оказалось 25 сантиметров.

Одну схему — старшего лейтенанта Усмана и Некрасова — он чуть-чуть не забраковал, потом смилостивился. Схемы были скопированы, и их отправили в 73, 74 и 75 ВСО с приказом немедленно начать копать и строить рубеж.

А нам, только для отчета, предстояло еще обработать никого не интересовавший резервный рубеж по Снову.

Некрасов и я, поддержанные Афанасием Николаевичем, вымолили у капитана Баландина разрешение отправиться на одни сутки в Городню, где у мадам Колбасы хранилось наше барахло, точнее барахло Некрасова, ведь у меня, кроме маленького чемоданчика, ничего не было.

В Городню мы попали на переполненной ранеными попутной машине. Там мы узнали, что штаб нашего ВСО уже успел переехать в Любеч, а через час на последней машине отправлялся туда Гофунг.

Едва успели мы сбегать за вещами и поехали обратно.

Я всегда был дисциплинированным и один на такую штуку не решился бы. Меня подбил Некрасов, а я принял его предложение — проехать мимо Репок, мимо штаба УВПС-25 прямо в Любеч и там в нашем ВСО чистосердечно во всем признаться — дескать, удрали, не хотим возвращаться на писанину и на чертежи, а хотим строить оборонительный рубеж.

Приехали в Репки, когда начало темнеть. Гофунг должен был там что-то получать и поставил машину у самого крыльца штаба.

Некрасов и я не стали слезать с кузова, а наоборот, накрылись брезентом и затихли, будто спим.

И вдруг, стуча сапожками, из штаба выскочила Клава Монюкова. Навстречу ей шел один из наших офицеров, и она начала с ним оживленно кокетничать у самой нашей машины, в каком-нибудь метре от моей спрятанной под брезентом головы. Кокетничала она так минут 20, я едва сдерживался от смеха, а Некрасов сжимал мою руку. Наконец явился Гофунг и мы поехали дальше.

В Любеч мы попали уже ночью. В штабе неожиданно застали майора Харламова и Виктора Подозерова. Недели две назад они покинули едва тащившийся эшелон и, захватив несколько плотников 2-й роты, на машине прибыли в Любеч.

Некрасов и я признались в нашем бегстве. Майор Харламов сперва засмеялся, потом сказал Некрасову:

— Твое дело простое, завтра твоя 3-я рота приходит сюда и начинает работать. Иди в свою роту и все. — Обратившись ко мне, он добавил: — А твое дело сложнее. Ты знаешь, что твоя рота пропала, и мы не знаем, где она находится?

Да, связь со 2-й ротой оборвалась. В штабе ВСО очень беспокоились — куда она делась, выгрузилась ли она на тогдашнем конечном пункте железной дороги — на станции Унеча или томится в теплушках?

У капитана Пылаева была трехтонка, но без единого литра горючего, была одна лошадка белохвостая Ласточка. В роте кончились все продукты, а по чьей-то оплошности аттестата рота не имела. Словом, 150 человек теоретически были обречены на голодную смерть, а им предстояло пройти пешком от Унечи до Любеча 250 километров.

— Ступай пока руководить десятью бездельниками из вашей роты, — сказал мне майор Харламов. — Ступай в деревню Коробки, там будет дислоцироваться ваша пропавшая рота. Пока находите и приводите в порядок помещения.

Я встретил своих бойцов возле штаба. Они действительно томились бездельем и очень мне обрадовались. Забрали они свои котомки, топоры и пилы, и мы отправились за 3 километра вверх по Днепру.

Деревня Коробки растянулась вдоль коренного берега Днепровской поймы на полтора километра. Все хаты были битком набиты солдатами различных частей. С трудом отыскали мы две хибары и там разместились. Ни о каких поисках и оборудовании помещений нечего было и думать. Поселившиеся в Коробках солдаты других частей деятельно что-то строили для своих хозяев. Ведь децзаготовки были широко распространены среди всех видов войск, не находившихся на передовой.

Наши плотники смогли найти работу лишь в соседней сожженной деревне Долгуны — копать землянку за два пуда ржи, и все.

Дня через три я пошел в штаб ВСО доложить как и что, а также узнать — не слышно ли, где моя рота. Открыл дверь и прямо напоролся на рекогносцировщика капитана Паньшина, с кем на одной машине весной проделал беспримерное путешествие из Сталинграда в Старый Оскол.

— А, беглец, отыскался! — крикнул он.

Оказывается, он привез приказ самого Богомольца — немедленно откомандировать на рекогносцировочные работы 2-й очереди Некрасова и меня.

— Зачем приперся, вот и влип, — шепнул мне майор Харламов.