Записки беспогонника

И вдруг в ночь с 5-го на 6-е ноября раздался ужасный стук в дверь моей хаты. А на улице стояла непроглядная тьма, дождь хлестал и ветер выл.

Хозяйка выбежала открывать. При свете ночника я увидел рослую фигуру капитана Баландина.

— Голицын, вставай немедленно! Где капитан Финогенов? — Он говорил прерывающимся от волнения шепотом.

— Он в доме напротив.

— Ступай, буди его, скажи — сейчас едем.

Грязь была такая, что в темноте я еле перешел улицу. Насилу я достучался. А дождь хлестал такой, что я весь промок, пока стучался.

— Да туды его растуды! — стонал Афанасий Николаевич, одеваясь, — чтоб его машине да застрять в овраге! Батюшки, 4 часа утра! А в чем дело — не знаете?

— Понятия не имею.

— Немедленно ехать рекогносцировать рубеж по Днепру! Возможно, придется работать подогнем противника, — объявил капитан Баландин, когда Афанасий Николаевич и я подошли к машине.

— Да послушайте, вы смотрите — какой дождь, все дороги развезло, — говорил Финогенов.

— Товарищ капитан, нам не проехать, сюда еле добрались, — поддержал шофер.

— Приказываю ехать немедленно! — крикнул Баландин. — Я обязан рапортовать, что рекогносцировки начались сегодня.

И мы поехали.

— Этому обалдую хорошо в кабине, — шептал Афанасий Николаевич, ежась от дождя.

Кое-как к утру мы добрались за 13 километров до города Щорса.

В течение первой половины дня Баландину удалось собрать всех рекогносцировщиков, и часам к 10 вечера мы прибыли за 100 километров на берег Днепра в город Любеч. А дождь лил весь день, и мы вымокли до нитки.

В Любече для рекогносцировок были оставлены капитаны Финогенов и Дементьев, а также и Ваня Стахевич. За полтора года из бригадира голодных мальчиков-белоруссов он благодаря своей расторопности и природному уму вырос до старшего техника 1-го Отдела.

В местной комендатуре нам указали на пустую малую хатенку. Промокшие и продрогшие, мы завалились спать на соломе вповалку.

Утром проснулись и обнаружили, что были покрыты вшами. Оказывается, солома на полу буквально кишела ими. Мы хорошо помнили, как прошлой весной капитан Дементьев болел тифом, и потому очень расстроились. Обобрав вшей, отправились рекогносцировать. Афанасий Николаевич и я — южный БРО, Дементьев и Ваня — северный, территорию самого Любеча.

Это был День Октябрьской революции. Дождь лил не переставая. Ничего не было видно. Афанасий Николаевич ругал Баландина, вшей, дождь и меня. Вымокнув до нитки, устроились под навесом обедать, сушили над костром шинели. После обеда дождь перестал, мы опять пошли тыкать колья. Теперь показался правый берег Днепра. Я с любопытством поглядывал туда. Неужели там немцы?

Всю болотистую долину по обеим берегам занимали наши войска, а немцы засели километров за 6 на высоком коренном берегу. Слышалась отдаленная ленивая стрельба из пулеметов, реже из орудий. Вдруг шипя со свистом пронесся снаряд и взорвался за 500 метров от нас.

Город Любеч был ровесник Киеву. Согласно летописям, там родилась Малуша, мать Владимира Святого, и ее брат легендарный Добрыня, а Владимир Мономах созвал там князей — своих родственников и безуспешно пытался их помирить. И еще там родился святой Антоний Печерский.

До войны это был маленький городок, спрятанный в оврагах, раскинутый по горам, покрытым фруктовыми садами. Посреди находилась большая гора, называвшаяся Мазепа. Недавние раскопки обнаружили на этой горе остатки деревянного замка XII века. Выше по течению сохранился большой старый парк имения графа Милорадовича. Барский дом сожгли еще в Гражданскую войну. А теперь немцы сожгли почти весь город, в отместку за подорвавшуюся на партизанской мине легковую машину с офицерами.

Я узнал, как немцы поджигали дома.

Один шел со специальным насосиком и прыскал бензином под крышу, а другой — горящей паклей, намотанной на палку, поджигал.

— Ну, а вы что тогда делали? — спрашивал я женщин.

— Ползали перед ними на коленях, обнимали их за ноги, выли, плакали, детей заставляли ползать. Они нас прикладами отгоняли.

И Любеч и окрестности были битком набиты войсками, но это были вторые эшелоны — понтонеры, саперы, дальнобойная артиллерия, разные хозяйственные и медицинские части.

У всех этих частей чувствовалось праздничное настроение, а мы мокли под дождем, но продолжали забивать колышки.

8 ноября сводки передавали об освобождении Киева. Солдаты пели, кричали «ура». Второй день им раздавали спирт. А мы мокли под дождем и забивали колышки.

Дня через три кончили рекогносцировать и отправились обрабатывать материалы за 40 км в районный центр Репки, куда к этому времени успел переехать штаб УВПС-25.

Дня три мы вкалывали до одурения, почти без сна, красиво начертили на листах ватмана цветные рекогносцировочные схемы.

Ждали начальника УУР (Управления укрепрайона) полковника Овчинникова их утверждать. Когда он приехал, майор — представитель УУР — скомандовал:

— Внимание, товарищи офицеры! — потом строевым шагом он подошел к прибывшему и отрапортовал: — Товарищ полковник, офицеры 1-го Отдела УВПС-25 заняты обработкой рекогносцировочных материалов!

А мы — простые смертные? Почему он нас не помянул?