Записки блокадного человека

В этом смысле рационализм совершает такую же практическую, тактическую ошибку, какую совершали противоположные ему идеалистические учения, которые предписывают человеку недоступную ему степень добра и тем самым открывают дорогу злу. Об этой попытке христианства и о поправках, вносимых официальной церковью (организацией), говорит Достоевский в «Легенде о великом инквизиторе».

Рационалистическая мораль – это мораль утилитарная. Она апеллировала к представлениям человека о собственной пользе, то есть к одному из наименее эффективных двигателей человеческого поведения. Когда Диккенс совершал поездку по Америке, рабовладельцы пытались ему внушить, что они оклеветаны европейским общественным мнением. Какой-де смысл им дурно обращаться с рабами, то есть со своей собственностью, когда прямая их польза требует, чтобы они с ними обращались хорошо. На это Диккенс ответил, что это бесспорно так, но что опыт показывает, что поведение человека далеко не всегда определяется его пользой. Пьянство, разврат, расточительность, азарт – безусловно вредны для человека, но они встречаются на каждом шагу, точно так же там, где имеется соблазн неограниченной власти одного человека над другим, – никакие соображения пользы и материальной выгоды не могут служить сдерживающим началом.

Люди постоянно и притом сознательно действуют себе во вред. Недаром противостояние приятного и полезного стало обывательской аксиомой. Страшно может просчитаться тот, кто рассчитывает на трусость и на материальную корысть человека. На самом деле эгоизм располагает гораздо более мощными силами. Злоба и любовь сильнее страха, властолюбие, тщеславие сильнее материального расчета.

Человек, движимый религиозного порядка самоотречением, – явление психологически более нормальное, нежели человек, движимый голой логической идеей собственной пользы (кстати, очень трудно установить, в чем именно она состоит).

На утилитарных принципах может строиться общественное поведение (общая воля). Но в переживании отдельного человека его поведение предстает как ряд волеустремлений – как любовь, ненависть, властолюбие, творческая потребность… Основная задача общественного руководства в том, чтобы дать этим волеустремлениям общезначимое и внеположное содержание, сохраняя их личную заинтересованность и интенсивность. Это значит сублимировать, идеологизировать волеустремление так, чтобы идеология стала действительностью, то есть чтобы она стала переживанием, стала волей. Жизнеспособный государственный организм обеспечивает тот обмен, в силу которого общая ценность становится личной ценностью, переживаемой со всей интенсивностью личного волеустремления. Рождение автоценности из этих лично переживаемых общих ценностей – это есть основной (длящийся и непрерывно возобновляющийся) акт социального бытия человека, его реализации.

Волеустремления, вожделения человека, включенные в этот акт, – сублимируются, идеологизируются.

Самый высокий гедонизм не может убедить человека в том, что он должен идти на войну, потому что это даст ему особо изощренное удовольствие. Никакой утилитаризм не может доказать человеку, что он должен идти на войну, потому что ему это выгодно, полезно, потому что каждый здравомыслящий человек понимает, что это нелепость. Но он может добровольно пойти на войну, движимый любовью, ненавистью, честолюбием, интересом, стремлением быть не хуже других, стремлением быть лучше других, потребностью переживать автоценность (скажем, быть настоящим мужниной). Дело государственного организма дать этим устремлениям и содержание, и связь, прикрепить их к устойчивым идейным комплексам. Мы знаем могущественные комплексы, в которых человеческое вожделение стимулируется так, что обращается в жертву как в свою противоположность. Первое образование в этом ряду – семья, крайнее образование – Родина. В сущности, в этом ряду оно предельное. Понятия человечества, класса становятся конкретными только в качестве революционных понятий, девизов борьбы. Тогда они приобретают выраженные конкретные признаки, заимствуемые ими из конкретной революционной ситуации. Поэтому классовые мотивировки свойственны только борющимся классам.

Понятие родины обладает устойчивыми конкретными признаками, из которых каждый может стать ценностью, питающей автоценность. Комплекс родины развязывает первичные, неистребимые инстинкты и волеустремления человека – ненависть, любовь, властолюбие, стремление к превосходству, собственничество – но при этом лишает их солипсической замкнутости, угрожающей человеку пустотой и вырождением. Все дело в том, что это понятие стало действительным, реально переживаемым. Мы присутствуем сейчас при сложном и противоречивом процессе рождения такого понятия.