Записки блокадного человека

– В том-то и загадка. Если это 20 апреля, то кому нужен 20 апреля академик Пыпин. А если это 20 мая, то зачем об этом сообщать сейчас.

Бм.: Очень просто. Он хочет приехать сейчас. И чтобы его обеспечили питанием до 20 мая. Как вы не понимаете?

– Очень возможно.

Это типично. Непрерывное ироничное обыгрывание ведомственной схемы, которая в то же время занимает и беспокоит. Например, в данном случае приезд Пиксанова напостоянно грозит некоторым оттеснением Бм. от кормила власти. В этом эмоциональная подоплека разговора. Непосредственно он направлен на высмеивание ведомственных форм (я выше этого, я не стал чиновником); в более глубоком пласте он направлен против недостойного соперника.

– Пришло время (в литературе, в науке) бить стекла…

– Одно из двух: либо надо бить стекла, либо проходить в члены-корреспонденты.

– Дело даже не в этом. Теперь не время бить стекла. Просто даже нельзя бить стекла, потому что никак нельзя бить их отсюда и досюда.

У меня ведь тоже от времен Института осталась эта смешная привычка стесняться бюрократических форм. С Бм. мы так и разговариваем. С той разницей, что я понимаю, чего это стоит, он же действительно утешается. Иногда такие привычки подводят. Когда Скрипиль был ученым секретарем, он просил меня как-то представить отчет.

Я: Послезавтра я вам принесу эту штуку.

Скр.: Это не штука, это отчет.

Ср. разговор с Бм.

Подчищая трехлетний производственный план, окликаю его:

– Бм.!

– (Заглядывает через плечо): Опять кварталы!

– Это уже на все три года.

– Господи! Хоть бы уж сразу на всю жизнь потребовали.

– Не выходит. Ведь неизвестно, сколько проживешь, и потому нельзя высчитать количество кварталов. Очевидно, нужна будет Ваша виза. Как Вы хотите, Бм., сейчас прочитать или когда перепечатают?

– Это, вероятно, не принадлежит к числу ваших произведений, которые представляют для меня глубокий научный интерес…

– Отнюдь.

– В таком случае я вам прямо скажу. Я не буду это читать ни сейчас, ни на машинке. Если потребуют – подпишу, не читая. Подпишу и с плеч долой!

Это все то же, но в каком-то уж очень откровенном виде. Навязчиво откровенном. Торопится, даже грубовато торопится сделать заявку на внутреннюю свободу. Может быть, это соотносится с тем, что как раз в этот день, в эти часы он мучительно ждал ордена. Как раз должна была появиться «Правда» с его буквой, одной из последних алфавита.

Честолюбие – это систематическая волеустремленность, целенаправленность, и потому в каждом данном случае его содержание и его форма определяются из предложенных целей. Только душевнобольные или подростки предаются честолюбивым мечтам вообще безо всяких ограничений. Я завоюю мир, я стану великим поэтом и т. д. Люди, включенные в действительность со всеми ее условиями, направляют свое честолюбие всегда на относительно достижимые для них цели. Это положение обратимо, то есть можно, например, искусственно, экспериментально открыть перед человеком поприще и направить его честолюбие по новому руслу. Осуществимость цели или хотя бы иллюзия этой осуществимости – вот определяющее условие. Поэтому первый самомалейший шаг в направлении к этой цели сразу так раздразнивает страсти. Поэтому неудачливый честолюбец где-нибудь en retraite может силою воли, других интересов или просто отупенья приглушить в себе вожделения. Но стоит только мелькнуть тени случайного успеха, и все вспыхивает опять с новой силой. Неверно, что Бм. изменился, переродился неузнаваемо по сравнению с тем, чем он был 15 лет тому назад. Просто перед его честолюбивыми вожделениями открылись новые возможности и цели, о которых 15 лет тому назад и подумать было бы дико (например, ордена). Гениальный рецепт А. Толстого («Повесить Станислава…»).

В Институте высиживают полагающиеся два часа люди разных категорий: Бм. сидит за столом, нервно улыбаясь и нервно пошевеливая какой-то предмет. Он в состоянии полуудовлетворенном. С одной стороны, награда, а с другой стороны, на банкет не пустили. Не получив ничего, можно замкнуться в гордом и насмешливом равнодушии, но раз попав в иерархический механизм, этого уже нельзя. Иерархическое ощущение, особенно в беспокойной и неустойчивой обстановке, это непрестанное ощущение двустороннего нажима. Снизу вас вздымает наверх, а сверху опять жмет и отбрасывает вниз. Не успев вздымнуться, вы сразу стукаетесь головой о потолок. Относительного душевного спокойствия можно достигнуть только в условиях давно устоявшегося, введенного в прочные рамки бюрократического бытия. Эти же молодые бюрократы в 58 лет, вроде Бм., ходят совершенно издерганные. Их нервы еще не привыкли к вечной двойственности иерархического жизнеощущения: восторг продвижения и уязвленность тем, что другой продвинулся дальше. Вечно чередующееся, изменяющееся ощущение. На вокзал взяли, чем он обошел многих других, а на банкет не взяли, а ведь он самый замечательный. Хорошо знать это и плевать, но наплевательская позиция уже навсегда потеряна.