Записки блокадного человека

4-е. Проблема послевоенной расстановки сил и распределения благ. С ходом событий она все больше назревает. Она не только пугает слабых, но занимает сильных, хозяйничающих в жизни. Вишневский декларирует права храбрых и сильных. Угрозы по адресу уклоняющихся, в частности, уехавших. – Когда-нибудь мы еще соберемся и спросим каждого – а что ты сделал за это время? Это будет большой разговор. И тот, кто ничего не сделал, изволь уступить место тому, кто стоял на посту и боролся. Это входит во всю развиваемую им систему, но, кроме того, это и личное заявление человека, увешанного восемью орденами, получающего адмиральский паек и проч. Это заявление о том, что он по-хозяйски расположился в жизни и впредь предполагает располагаться со все возрастающей уверенностью.

Решетов

Многолетнее состояние уязвленности (не удавалось выйти в ведущие) в сочетании с органическим хамством. Благодаря женитьбе на крупной литбюрократке очутился в своеобразном, но (неофициальном) положении, в силу которого может любому сделать пакость.

С удовольствием пользуется этим положением, считая при этом, что он наводит порядок. Многолетняя поза – добра-молодца, благородного скандалиста, готового хоть в драку и всем режущего правду в лицо. Прежде это было с комсомольским оттенком, теперь с истово русским. В нем, так же как и в Вишневском, происходит наглядный процесс развязывания инстинктов. Никакая классовая борьба не могла дать этой органической потребности в заушательстве такие смачные формы, какие ей дает патриотизм, расовость и т. п. Здесь открываются просто безграничные возможности для компенсации собственной неполноценности.

Вера Инбер поступила с ним неосторожно. Она отнеслась к нему как к молодому человеку, который будет почтительно прислушиваться к голосу зрелого мастера. Она ласково сказала, что напрасно он боится быть лириком, и зачислила его в категорию однообразно твердящих «бей», что уже перестало быть эффективным. Словом, она неосторожно наступила на это патологическое самолюбие, которое все равно взовьется, что бы ни сказали о его носителе, кроме безоговорочной похвалы. Он обозлен и тотчас же реагирует, пользуясь оружием, соответствующим его автоконцепции «доброго молодца», презирающего увертки гнилого интеллигентского либерализма. Он по старой рапповской системе (другие не решаются к этому прибегнуть, ибо рапповскую систему надо прикрыть, а прикрыть ее удобнее всего позой добра-молодца, которой не все располагают), дававшей безграничные исход и удовлетворение всем душительским инстинктам, – все ему недоступное объявляет враждебным, притом политически враждебным. Ему неприятно умение писать. И он говорит о ненужности сейчас филигранной работы (это значит – дамское рукоделие).

О вещах, которые написаны только потому, что поэт умеет писать. Все это складывается в определенный враждебный комплекс, наделенный даже соответствующими физическими признаками. Его разнузданно наглое замечание, что В.И. говорит «томным голосом». Этот комплекс имеет и социально-политические, и для него, вероятно, и расовые признаки, о которых вслух все-таки сказать нельзя. Ибо он из тех впадающих в самое искреннее бешенство скандалистов, которые очень хорошо знают, до какой границы дозволен скандал и где должно прекращаться бешенство. Она не понимает, что мы только и можем повторять «бей», что это и есть самое главное, что это и есть наша лирика, и другой нам не надо. В.И. сказала, что поэты находятся только в состоянии «мрачной ненависти» к немцам – это прекраснейшее из всех состояний, и я был бы счастлив, если бы это можно было применить ко мне. Сейчас нужны слова великой ненависти, а не филигранная работа. Словом, В.И. говорит вредные вещи, подымает руку на истинных патриотов, а сама не понимает истинно русских чувств. Не понимает их как женщина с «томным голосом», как хлипкая интеллигентка с сомнительными политическими правами, как еврейка.

Лаюсова

I. Ведомственно-административное выступление. Форма – демократическая. Она выступает со своими соображениями в ряду других ораторов. Но начальственно-административная установка совершенно откровенна. Так, она сообщает аудитории то, что аудитории и без того известно, что она (в качестве высшего цензурного органа) читает все, что пишется. Другими словами: все вы, товарищи, полностью в моих руках. Цель – распечь и навести порядок в цеху, находящемся в прорыве.