Записки блокадного человека

V. Самооправдание (для начальства и руководящих кругов Союза). Удовольствие от фигурирования на почве, где с ним раньше не считались. Демонстрация себя в качестве умного и остроумного человека. От своего спокойно-скептического тона он вообще всегда испытывает чувство превосходства. Это удовольствие он постоянно доставляет себе на работе, где комбинируется превосходство начальника с превосходством умного и насмешливого скептика; причем скептицизм ограничен несколько раздвинутыми рамками служебной лояльности.

Левоневский

I. От одной из организаций Союза. Деловое. Информация о деятельности журнала, следовательно и своей. Сведение счетов с Гослитиздатом и лично с Папкковским, которые препятствуют альманаху.

III. Подразумевается: Имею смелость выступить против узких профессионалов (лояльная оговорка: кроме нескольких поэтических имен) за стихийное творчество. (Папковский в своей полемике с Левоневским, наоборот, подразумевает: имею смелость выступить против демагогической возни с любителями. Лояльная оговорка: в принципе, конечно, следует относиться с интересом и уважением к стихийному творчеству, но жестко отбирать лучшее.) И профессиональная литература, и стихийная – это государственная ценность. Против ценностей как таковых ни та ни другая сторона не ополчаются, только против их искажения.

IV. Информация об альманахе. Указания на чинимые препятствия. Цитаты.

V. Левоневскому, которому на небольших ролях, притом не поэт, приятно хвалить черноземную силу – в пику раздувшимся профессионалам, которые воображают, что они лучше его, Левоневского. С удовольствием цитирует – во-первых, в пику; во-вторых, по отношению к этому материалу – бессознательно авторское чувство – без него, без аппарата это бы не существовало!

Лихарев

I. Выступление по обязанности ответственного секретаря. Но так как в этом качестве он говорит вступительное и заключительное слово, то посредине он говорит как редактор того же фронтового сборника, о котором говорил уже Левоневский.

У него положение сложнее, потому что он сам поэт, и настолько плохой, что, несмотря на занимаемый им пост, об этом неоднократно намекали на конференции. Он уязвлен, но не находит почву для самозащиты. Удобнее обойти тему и косвенно ответить на удар. Быть может, ему даже кажется, что он пропагандирует редактируемый им материал. Но на самом деле хвалить стихийную литературу – для него личный выход. Подразумевается: Если я говно, то и вы не лучше, а вот нате, выкусите. Выступление состоит главным образом из больших цитат из сборника (он читает их с тем квазиавторским чувством, которое вырабатывается у редакторов молодых или непрофессиональных писателей; происходит как бы бессознательный акт передачи авторской воли). Поклоняться стихийной силе не обидно. Тем более что в глубине все же остается чувство превосходства над этой силой, которая дает собою руководить (если это только не канонизованный классический фольклор).

Но больше, с чувством и квазиавторской гордостью произносимые цитаты свидетельствуют главным образом о том, что эта литература отнюдь не стихийная, а как две капли воды похожая на их собственную продукцию и в наиболее гладкой своей части имеющая незаметно в нее влиться. Она не лучше, не хуже. То есть несомненно хуже нескольких человек (Тихонов, Прокофьев, В. Инбер, Берггольц…).

Выступления по занимаемому положению

Саянов

В качестве члена правления уполномочен сделать доклад. Ему неинтересно. Откровенная халтура. В.И. решила блеснуть, а он отбарабанить. Он даже не счел нужным выработать позу, обзавестись личной темой. Если все это имеет какую-нибудь семантику, то наплевательство. Подразумевается: проза такая, что и говорить всерьез не о чем.

Исходная точка – делают не то, что надо. Топорно составленные рецепты (фразеология новая). Словоблудие. Ростопчинские афишки и Соболев в качестве образцов.

Прокофьев

I. Выступить должен по положению как один из наиболее авторитетных членов правления.

II–III. Простецки.

Говорит как член правления, тогда как Тихонов подчеркнуто говорит только как поэт. Разница: Тихонов – закрепился на военном материале. Прокофьев знает, что он все это время пишет хлам. Что читатели к нему холодны. Он особенно раздражен этим, потому что сознает в себе возможности. Творческая тема ему неприятна, как колющее напоминание. Первая часть подчеркнуто административная. Не в смысле распекания извне, как Паюсова, а в смысле попытки рассмотреть некоторые дела.

Разговор о плохо работающих. Не начальственно – идеологический (П-ва), но откровенно административный. К черту. Нам неработающих не надо. Надо, чтобы люди поняли, что они должны проявлять инициативу. Они должны прийти к нам (правлению) и предлагать свою помощь. (Правление парирует обвинения в бездеятельности.)

Об уехавших. Смысл тот, «что к черту, туда и дорога!» Кстати, людей усиленно уговаривали ехать, чтобы их же потом презирать. У нас была тут обойма, и в этой обойме уж непременно фигурировали Слонимский, Козаков… Теперь они самовыстрелились из обоймы (смех) – и прекрасно!