Записки бродячего врача

Во времена ICQ и прочих интернетных чатов переход знакомства виртуального в знакомство реальное представлял собой очень болезненный момент. Никакие часы, проведенные в болтовне на интеллектуальные и эмоциональные темы, никакие обмены фотографиями не могли полностью подготовить тебя к первому живому свиданию, поскольку образ партнера приходилось достраивать с помощью собственной фантазии, и шансов, что этот образ развалится на куски сразу, было гораздо больше, чем наоборот…

Я приехал к назначенному месту у большого торгового центра, где мы наметили выпить кофе ранним вечером, минут на пятнадцать раньше условленного времени и курсировал по тротуару. На мне был наряд, в котором я прожил большую часть своей израильской жизни, – на нешироких плечах майка бежевая чистая, джинсы опять же чистые и сандалии.

Ну, лицо мое вам знакомо, и даже в раннишние времена меня с Аленом Делоном объединяло только неупотребление одеколона внутрь.

На тринадцатой минуте я обнаружил, что моя девушка уже приехала и смирно сидит в своей «тойоте» уже несколько минут, видимо пытаясь вычислить меня среди всех прохожих…

Я подошел поближе. Она сидела вся такая, в очень маленьком черном платье и дизайнерских очках, благоухая строгими духами. Я нагнулся к окошку и представился. Девушка обратила на меня свои миндалевидные глаза и, не отрывая рук от руля, сообщила, что очень спешит и из отведенных на меня десяти минут семь уже прошли. Не хочу ли я посидеть рядом с ней оставшиеся три минуты и поговорить? Тут я засмеялся, забрал зачетку и ушел.

Экзамен на финансовую состоятельность

В один прекрасный день мне захотелось копченой рыбки. Я вообще люблю копченую рыбу, хотя в этой любви нет никакого исступления. Но иногда всеми, наверно, нами внезапно овладевают столь сильные желания, что продолжение жизни без немедленного их исполнения представляется совершенно невозможным…

Доработав все-таки свой день, я поехал в роскошный русский гастроном, незадолго до этого отбивший очередную попытку местного раввината завернуть его в лоно кашрута.

Зашел в сияющие стеклянные двери, миновал колбасный развал, где сервелаты и салями всех мастей и всех степеней копчености и примазавшиеся к ним всяческие окорока и рулеты источали одуряющие некошерные запахи, миновал прилавок солений с огурчиками малосольными домашними и черными маслянистыми маслинами из Марокко и оказался у рыбного отдела.

О, кисть Рембрандта замерла бы здесь в безмолвном восторге. Теплые янтарные тона развратных астраханских балыков переходили в более строгие прохладные краски сушеных лещей… почти черный тунец и вызывающе красная семга… Их было двадцать… или шестьдесят… или сто пятьдесят видов восхитительных копченых, вяленых и сушеных ихтиозавров, подобно блудницам вавилонским взывавших из-за стекол…

К тому времени я был уже довольно давно патентованным израильским специалистом в своей области медицины; давнишнее иррациональное ощущение, что денег нет, сменилось не менее иррациональным ощущением, что деньги есть и бросить иногда шекелей сорок – шестьдесят, а то и сто в пасть собственному чревоугодию представлялось грехом вполне простительным.

И тут я понял, что совершенно не в состоянии выбрать из всего этого богатства… Проклятая амбивалентность…

Прокурсировав вдоль прилавка минут пять, я в конце концов сломался и попросил томящуюся у весов продавщицу порекомендовать мне какую-нибудь рыбку… Девушка, словно сошедшая с полотна «Победительница соцсоревнования получает почетный вымпел райпищеторга», просканировала меня быстрым профессиональным взглядом и произнесла: «Вот макрель за четыре шекеля. Вам подойдет».

Экзамен по русскому языку (устный)

Тогда еще новая, американская жена Оля повезла меня в Москву знакомить со своими родными и близкими. Родные и близкие, как и в советские времена, продолжали работать, как папа Карло, так что мы общались с ними по вечерам, а днем бродили по городу.

Как-то мы зашли на ланч в открытое кафе где-то в центре. В меню среди прочего был заявлен неизвестный мне дотоле зверь – желтый полосатик, и я спросил официантку: «Девушка, а желтый полосатик – это кто?»

Она ответила довольно небрежно: «Ну, это рыбка такая копчё…», потом вдруг споткнулась на полуслове, посмотрела на меня внимательнее и добавила: «Fish».

Записи последнего атеиста

Каким-то образом мы засветились, хотя и живем далеко от ближайшего русского гетто, и к нам повадились ходить русскоязычные миссионеры свидетелей Иеговы.

Они приходят днем, когда я обычно на работе, так что обходится без кровопролития. Дверь открывает моя православная жена (тоже страдающая полной атрофией религиозного чувства) и указывает им на оставшуюся от предыдущей хозяйки мезузу, висящую последние пятнадцать лет на косяке двери вроде совершенно бесполезно. Миссионеры удаляются несолоно хлебавши. Но зато теперь мы знаем, зачем эта мезуза нужна.

Если же приключится опасность с иудейской стороны, то на кухне висит привезенная мною из Нью-Мексико икона со святым Себастьяном, покровителем поваров и кухарок.