Записки бродячего врача

Черный юмор, цинизм, мат иногда – это не признаки плохого отношения врача к своим пациентам, а способы защиты собственного психического здоровья в ситуации, когда вся профессиональная жизнь состоит в повседневном столкновении со смертью, болезнью, страданием и с теми зачастую неадекватными реакциями, которые это страдание порождает в пациентах и их семьях.

Один из моих бывших боссов в Израиле (уже давно на пенсии), профессор медицины, человек бесконечно добрый и бесконечно преданный своим пациентам (которые то и дело умирали, подхватывали всякие ужасные сопутствующие болезни, нарушали лечебный режим и вообще всячески его огорчали), в приватной беседе иначе как ходячей падалью их не называл. Что не мешало ему тут же бежать и вылизывать их языком.

Если я спрашиваю невропатолога, что мне делать с пациентом, который поступает с очередным инсультом шестой раз подряд, а невропатолог мне улыбается сладко и отвечает: «Только пристрелить», это значит, что его (невропатолога) все локти уже обкусаны, голова уже разбита об имеющуюся современную литературу и, увы, он не может ничего поделать и где-то в глубине чувствует себя не лучшим образом.

История сострадания

Дегуманизация медицины началась в XIX веке, когда впервые между врачом и пациентом (именно между волосатым ухом врача и потной спиной пациента) встал инструмент – деревянная трубочка с раструбами на концах, впоследствии названная стетоскопом. Потом появились анализы крови и мочи, рентген, изотопные исследования, электрокардиограмма, компьютеры… Две классические школы медицины: одна, декларировавшая примат тщательного сбора истории болезни над физикальным (прослушивание, прощупывание, простукивание) обследованием, и другая – наоборот, примат физикального обследования над историей, умерли обе в одночасье.

Специализации медработников становились все уже и уже. Врачи такие и сякие, медсестры и их помощники, флеботомисты, диетологи, физиотерапевты, дыхательные техники и прочая мелкая тварь – все они прибегали один за другим, чтобы полечить свой маленький кусочек пациента – правую ногу или левое легкое, и бежали дальше, не поговорив.

К последней четверти XX века пациент в большом современном госпитале, несмотря на все клятвы Гиппократа и высокопарные декларации всяческих медицинских сообществ, перестал быть человеком и стал случаем пневмонии или аппендицита, одним из винтиков в сложном механизме медицинского учреждения. Процесс лечения с гуманитарной точки зрения утратил всякие различия с автомобильным конвейером на заводе Форда или с производством колбасы сервелат в полиэтиленовой оболочке.

Функция общения с пациентом ушла куда-то в небытие – а точнее, в сферу проповедников, знахарей и деятелей альтернативной медицины…

И тут кто-то завизжал…

Я не знаю, кто это был. Пациенты, журналисты, медсестры?.. Вряд ли врачи, они были слишком заняты… Но те, кто визжал, визжали долго, громко и очень эффективно.

Система скомандовала: «Поворот все вдруг!» – и произошел тектонический сдвиг. Пациент был объявлен человеком, личностью, и болезнь оказалась только частью его.

Сострадание было объявлено неотъемлемой частью медицинского профессионализма, врачей и прочих медработников, включая беззащитного меня, стали бить по головам, учить состраданию и требовать его неукоснительного употребления ежедневно – до и после еды.

Сострадание вообще штука тонкая. Оно подразумевает существование двух сторон – сострадающего и объекта сострадания.

Знаю по себе, что сострадать гораздо легче, когда я выспался, поел и не обременен чрезмерным количеством пациентов. Тогда я готов сострадать сколько влезет в разумных пределах. А вот когда целую неделю меня имели все, кто хотел, с особой жестокостью, недосып достиг критической отметки и в довершение всего мне не дали съесть ланч из-за взбесившихся родственников почти здорового пациента, которому уже все равно помочь нельзя, – тут с состраданием и человеколюбием дела могут быть плохи.

Но и с объектами сострадания все не так просто.

Легко сострадать нормальному мужику с кучей детей и зависящих от него престарелых родственников, вдруг пораженному ужасной болезнью, пустившей под откос всю его жизнь и жизнь его семьи вместе с ним.

Труднее сострадать откровенному мерзавцу, асоциальному психопату, грязному наркоману и уголовнику, не проработавшему и дня в своей жизни и сейчас терроризирующему весь персонал своим мерзким поведением.

Но выбора никакого нет.

Ошибки

О чем не любят рассказывать врачи? Они не любят рассказывать о своих ошибках.

В самом деле, ну что в этом может быть интересного? Вот пришел я на работу, посмотрел невнимательно на рентгеновский снимок и пропустил пневмонию. Или забыл назначить аспирин. Скучно, господа. Кроме того, скромный интеллигентный человек не будет привлекать внимание общества к собственной персоне.

О чем любят рассказывать врачи? Врачи любят рассказывать о своих успехах.