Записки еврея

 Вновь распахнулась дверь съ необычнымъ скрипомъ. Въ комнату ввалился колоссъ родосскій на двухъ толстыхъ лапахъ съ громаднымъ брюхомъ и бычачьей головой. Учитель съ удивленіемъ посмотрѣлъ на это чучело.

 -- Шолемъ алейхемъ! затрубилъ колоссъ.

 -- Алейхемъ шолемъ! Садитесь.

 Гость, пыхтя и отдуваясь, опустился на стулъ.

 -- Кто вы? спросилъ учитель рѣзко-грубымъ тономъ.

 -- Жара! Вотъ жара! едва передвигаешь ноги. Уфъ!

 -- Кто вы?

 -- Я корчмарь изъ Мандрыковки.

 -- Ваше имя?

 -- Подрешъ Клоцъ.

 -- Не знаю. Что нужно?

 -- Жениха нужно для моей дочери. Вы шадхенъ?

 -- Я. Какого сорта вамъ?

 -- Самаго перваго.

 -- Ученаго?

 -- Ни-ни! Ненужно ученаго. Давайте работящаго, да покрупнѣе.

 -- Вашей дочери сколько лѣтъ?

 -- Моей Двосѣ -- восьмнадцать лѣтъ съ хвостикомъ.

 -- Что засидѣлась?

 -- Не послалъ Господь. Живемъ въ деревнѣ; никакая собака не заглянетъ. Ждали, ждали, а вотъ указъ и спугнулъ.

 -- Да вашей дочери нечего пугаться, она уже перешагнула за шестнадцать; значитъ, выходи замужъ когда угодно.

 -- Да, когда угодно, а за кого выдти? До указа повытащутъ всѣхъ жениховъ, а тамъ жди не дождешься.

 -- У меня крупныхъ жениховъ нѣтъ; все малолѣтки, мелюзга.

 -- Такихъ моя Двося и на глаза не пуститъ. Ей покрупнѣе, въ родѣ вдовца, что ли.

 -- Нѣтъ теперь такихъ; были у меня три, но уже повѣнчались.

 -- Хорошо заплатилъ бы.

 -- Радъ бы душою, да нѣтъ. Подумаю, поищу, авось найдется. Приданаго сколько дадите?

 -- Пять коровъ, пара лошадей, серебряные подсвѣчники, изба и кабакъ вдобавокъ.

 -- Хорошо. А, мнѣ что?

 -- Каковъ женихъ, такова и плата.

 -- Постараюсь. Понавѣдайтесь на дняхъ.

 -- Прощайте.

 -- Съ Богомъ.

 Колоссъ вывалился вонъ.

 -- Вотъ бугай! всплеснулъ учитель руками: -- если его дочь на него похожа, то во всемъ околоткѣ не подъискать ей ровни. Надобно, впрочемъ...

 -- Гдѣ онъ? гдѣ онъ, разбойникъ, обманщикъ, безбожникъ? раздался пискливый женскій голосокъ.

 Ворвалась, какъ вихрь, какая-то миніатюрная жидовочка. Лицо ее было желтоблѣдно и измято. Головная повязка сползла въ сторону, верхняя одежда накинута была на одинъ рукавъ, а другой волочился по землѣ.

 -- А! Это вы, честный шадхенъ? Это вы загубили моего ребенка, мою бѣдную дочь? Это вы надули бѣдную вдову? Это вы погубили бѣдную сиротку? А за сколько рублей продали вы еврейскую душу? за сколько рублей...

 -- Тю-тю-тю! расходилась бѣсовская мельница!

 -- Мельница! я мельница? ты мошенникъ, плутъ, извергъ, разбойникъ, не еврей ты, татаринъ ты, цыганъ ты! Свелъ, нечего сказать! Надѣлилъ товарцемъ! Колпака какого-то далъ моей дочери, соню, храпуна какого-то, сморкатаго, вонючаго, къ тому еще заику. Фи-фи-фи, тю-тю-тю, ка-ка-ка-ка! Чтобъ ты треснулъ вмѣстѣ съ нимъ! чтобы вы...

 -- Молчи, чертовка, не то я тебѣ всѣ ребра пересчитаю. Видѣли очи, что покупали, а мнѣ что?

 Еврейка затрещала-было вновь, но ее вытолкали безъ околичностей.

 -- Ишь, расходилась какъ! Много, небойсь, заплатила! Обѣщала пять рублей и тѣхъ не дала, а еще харахорится.

 Такого рода сцены происходили вокругъ меня впродолженіе двухъ мѣсяцевъ. Мнѣ этотъ своеобразный рынокъ до того опротивѣлъ, что я, бывало, съ самаго ранняго утра убираюсь вонъ изъ дому, и по цѣлымъ днямъ безъ цѣли шляюсь по улицамъ. Такихъ бюро, какъ описанное мною, можно было въ городѣ Л. насчитать цѣлыхъ полдюжины. Ежедневно совершались десятки вѣнчаній, безъ особенныхъ церемоній, безъ музыки, факеловъ и толпы народа. На улицахъ начали появляться чрезвычайно странные женатые мужчины и замужнія женщины, ростомъ съ ноготокъ, восьми и десятилѣтки. Комичнѣе всего были замужнія дѣвочки-дѣти, съ обритыми головками, съ овечьимъ, выраженіемъ на своихъ личикахъ. Онѣ, повидимому, не чувствовали никакой перемѣны въ жизни, кромѣ того только, что имъ часто приходилось засовывать свои пальчики подъ головную повязку, чтобы почесать вспотѣвшую бритую головку. Въ жизни ихъ мужей тоже никакой перемѣны не послѣдовало: они также исправно продолжали ходить въ синагоги и въ хедеры; ихъ продолжали колотить женатыхъ, точно такъ же, какъ колотили холостыхъ. При этихъ ненатуральныхъ бракахъ происходили также и возмутительныя, безнравственныя сцены. Нерѣдко родители вооружались такимъ цинизмомъ, что дѣлались самолично менторами юныхъ супруговъ въ томъ, чему научаетъ одна природа безъ посторонней помощи.