Записки еврея

 -- Ты-то -- школьная крыса, это по носу видно. Насидѣлъ шишки надъ талмудомъ, небось. А ты кто таковъ? обратился онъ во мнѣ.

 -- Я -- Сруликъ, сынъ откупнаго подвальнаго.

 -- А, откупной гусь. Ладно. Такъ васъ обоихъ Срулями зовутъ?

 -- Да.

 -- Какъ же васъ различать прикажете? А вотъ какъ: тебя (онъ указалъ на моего товарища) я буду называть Сруличекъ; ты слабенькій да плаксивенькій, тебя же, птаха (онъ взялъ меня за подбородокъ), я стану называть Срулемъ; ты крупнѣе и забористѣе. Ладно?

 -- Ну, а васъ какъ звать? осмѣлился я спросить его, въ свою очередь.

 -- Если ты мнѣ будешь говорить "вы", а не "ты", то а тебѣ оборву уши. Ишь, какой откупной модникъ!

 Отъ его словъ и движеній вѣяло необыкновенной добротою. Я засмѣялся.

 -- Ну, а тебя же какъ звать? поправилъ я свой вопросъ.

 -- Меня-то? Ицикъ-Шпицикъ, Хайкелъ-пайкелъ, Эли-Гели-Айзикъ-Лайзикъ.

 Мы прыснули со смѣху.

 -- А что, тараканы, весело со мной?

 -- Очень весело.

 -- Теперь -- по домамъ. Ваши отцы и матери, вѣроятно, ждутъ не дождутся васъ..

 Меня кольнуло прямо въ сердце отъ этого напоминанія.

 -- Если хотите короче со мной познакомиться, приходите завтра предъ вечеромъ. Я тутъ буду съ полными карманами.

 Мы ваялись за руки и дружно побѣжали въ городъ.

 -- Какъ тебѣ нравится этотъ человѣкъ? спросилъ я товарища.

 -- Я увѣренъ, что это вовсе не человѣкъ, отвѣтилъ пресерьёзно Сруль.

 -- А кто-жь это такой, по твоему?

 -- Если не самъ чортъ, то покрайней мѣрѣ лецъ {Демонъ-сатиръ, который, существенно не вредя людямъ, довольствуется однимъ подшучиваніемъ надъ ними.}.

 -- А вотъ, завтра увѣримся. Если онъ придетъ въ лѣсъ послѣ обѣда, то онъ -- такой же человѣкъ, какъ и мы съ тобою: черти и лецы не являются днемъ.

 -- Увидимъ.

 Съ робостью, чуть ступая, перешагнулъ я порогъ родительскаго жилья. Я предчувствовалъ грозу, и предчувствіе не обмануло меня. Отецъ, мать и всѣ члены семейства сидѣли за столомъ и оканчивали уже ужинъ, когда я появился на сценѣ. Отецъ грозно посмотрѣлъ на меня, стукнувъ по столу кулакомъ. Мать вспрыгнула съ мѣста, подбѣжала, схватила меня за руку и яростно притащила къ отцу.

 -- На, любуйся на своего сынка. Вотъ плоды твоей откупной науки.

 -- Гдѣ ты шлялся? грозно спросилъ отецъ, повернувшись ко мнѣ. Я никогда не видѣлъ его такимъ взбѣшеннымъ. Я началъ бормотать что-то въ свое оправданіе, но онъ меня и слушать не хотѣлъ.

 -- Молчать! крикнулъ онъ громовымъ голосомъ, и въ первый разъ въ жизни поднялъ на меня руку...

 Сара заплакала, и это подѣйствовало на отца. Онъ мгновенно отрезвился, опустилъ руки и отвернулся. Мать не унялась. Она подбѣжала вторично во мнѣ и взглянула мнѣ въ лицо.

 -- Такъ вотъ какъ, голубчикъ? ты уже и покушать изволилъ спозаранку? Такъ вотъ какъ ты постился? Вишенками? хорошо-жъ, дружочекъ. Ужина для тебя я не готовила.. Вонъ!

 Я дешево отдѣлался: всего однимъ толчкомъ, двумя пинками и самымъ жиденькимъ подзатыльникомъ. Я улегся спать безъ ужина. Болѣе всего меня мучилъ поступокъ отца; я его считалъ добрымъ и благоразумнымъ, а онъ поднялъ на меня руку, чтобы угодить матери. Когда все въ домѣ уснуло, Сара подкралась во мнѣ.

 -- За что ты, Сруликъ, сердишься на маму? Вѣдь ты же виноватъ.

 -- Я не виноватъ.

 -- Ты не постился?

 -- Постился почище твоей мамы.

 -- Гдѣ же ты пропадалъ до поздней ночи?

 Я не выдержалъ и разсказалъ Сарѣ всѣ событія этого дня.

 -- И что же, сдѣлались вы невидимками? спросила наивно Сара.

 -- Еслибы я сдѣлался невидимкою, то могла ли бы мать меня видѣть и толкать?

 Передала ли Сара матери мое оправданіе или нѣтъ, я не знаю, но мать на утро начала ко мнѣ очень мягко подъѣзжать и ласково заговаривать, предлагая какой-то роскошный завтракъ. Я не отвѣчалъ и не посмотрѣлъ даже на нее. Я простилъ бы ей, какъ всегда, толчки и пинки, полученные мною отъ ея руки, но никакъ не могъ простить ея того, что она подбила отца на меня.

 -- Что молчишь? прикрикнула она да меня.-- Будешь завтракать, или нѣтъ? Смотри, пожалуйста, еще просить его нужно.

 -- Сама ѣшь! отвѣтилъ я рѣзко и грубо.

 -- А! Такъ ты еще дерзости...

 Я не дослушалъ и ушелъ въ контору. Мой характеръ видимо началъ портиться отъ домашняго деспотизма, возмущавшаго меня.

 -- Отчего же ты вчера не показывался на глаза, цѣлый день? Гдѣ пропадалъ? спросилъ меня Кондрашка. (Я съ нимъ дошелъ уже до фамиліярности).

 -- Развѣ ты не знаешь, что вчера былъ у насъ постъ?

 -- А ты, дурачокъ, развѣ цѣлыя сутки ничего не ѣлъ?

 -- А то какъ же? Конечно, не ѣлъ.

 -- Глупъ же ты, какъ посмотрю я на тебя.

 Послѣ обѣда, во время котораго отецъ, мать и я были надуты (мать молчала, догадываясь что она меня вывела уже изъ терпѣнія), а Сара -- необыкновенно грустна, мы съ Срулемъ поспѣшили въ нашъ лѣсокъ. Подъ раскидистымъ деревомъ лежалъ нашъ вчерашній незнакомецъ. Подложивъ свои костлявыя руки подъ шарообразную голову, онъ храпѣлъ самымъ варварскимъ образомъ. Мы усѣлись поодаль отъ этого сатира въ образѣ человѣческомъ и смотрѣли на него молча. Чрезъ нѣкоторое время онъ потянулся, зѣвнулъ, открылъ свои сѣрые глаза и повернулъ къ намъ голову.

 -- Ага, вы ужь тутъ, тараканы? Подойдите-ка поближе.

 Мы подошли. Онъ протянулъ намъ руки.