Записки Флэшмена. Том 2.

Суд состоялся в июне 91-го, и одно из главных сожалений моей жизни заключается в том, что я не мог присутствовать и полюбоваться нашим Берти на скамье для свидетелей, ежащимся под градом вопросов забывших свое место присяжных. Судья и адвокат, в отличие от них, вели себя подобострастно и обеспечивали его прибытие и отбытие исключительно в паланкине. Процесс длился с неделю и по всем отчетам представлял собой один из лучших юридических цирков в истории, где судья играл роль распорядителя манежа, и не хватало разве что оркестра и хора девочек. Будучи знаком с лордом главным судьей того времени, старым Колриджем[1028], я совершенно не удивляюсь, поскольку этот старый хрыч был просто кладезем веселых историй. Однажды, как говорят, его заключительная речь продлилась двадцать три дня, и именно этого субъекта, если хотите знать, следует нам благодарить за трехмильную зону территориальных вод.

Можете не сомневаться, не раз и не два мне едва удавалось побороть искушение не полюбоваться спектаклем, но я заставил себя держаться в стороне — когда вы приложили руку к организации катастрофы, лучше отойти подальше от места, куда валятся обломки. Я знал, что Берти и К^о не станут упоминать о моем участии в деле, прискорбном и без прославленного Флэши, и не ошибся. Кое-то из знакомых, наслышанных о моем присутствии в Трэнби, приставал с расспросами, но я был тверд, как скала: мол, скверная история, приятель, трудно поверить, куда катится армия и далее в том же духе.

Помимо вердикта, который я доведу до вас в свое время, если вы с ним еще не знакомы, главной сенсацией стал шторм, обрушившийся на голову несчастного наследника престола. Боже упаси, чтобы я сопереживал этому жирному невеже, но даже меня изумила ярость, с какой газеты и ораторы накинулись на него, будто он похищал монахинь и продавал их в бордели Порт-Саида. И все из-за того только, что он играл в баккара! «Горе монархии!» — вопиял один писака; другой твердил о «хоре всеобщего порицания», остальные же выражали гнев и разочарование пристрастием к «самого низкого пошиба игре» и сокрушались, представляя, как «будущий король Англии заправляет оргией картежников». Даже «Таймс» пестрели выражениями вроде «прискорбно», «достойно сожаления» и «ужасно»; одно шотландское издание сочло, что «принц явно не таков, каким должен быть». Но больше всего мне понравился заголовок, гласящий, что Британская империя унижена и все цивилизованное человечество указывает на нее пальцем.

Что до самого суда, то можете поднять официальные отчеты, если угодно, но мне приятно думать, что вы не найдете там ничего, чего не могу сообщить я. Законники проштудировали каждую чертову секунду в течение трех вечеров, малейшее перемещение треклятых фишек, до буквы собрали кто, кому и когда что-то сказал, и с каким выражением, и что при этом подумал и почему. И так раз за разом, но смею уверить, к концу процесса присяжные пребывали в таком же тумане, как и публика. В бой был брошен главный юридический калибр того времени: со стороны Камминга выступал ни больше ни меньше как Кларк, сам генеральный стряпчий, а защиту представляли двое самых лучших адвокатов, Чарльз Рассел и молодой Асквит. Последний вам известен в качестве клоуна, оскверняющего своей персоной кресло премьер-министра, а мне он вспоминается сияющим юнцом, которому я однажды вручал в Лондонской школе награду за хорошую учебу. При всем том Асквит заработал репутацию ловкого крючкотвора, Рассел же слыл соколом в человеческом обличье, да и выглядел под стать.

Читая отчеты в газетах, я пришел к выводу, что показания не слишком расходятся с моими воспоминаниями, по крайней мере, ни в чем серьезном. Оуэн Уильямc дал основное резюме о событиях в Трэнби, которое грешило определенными нестыковками: не было ясности о порядке разговоров вечером в среду, не удалось установить, кто именно предложил составить проклятый документ. Последнее неудивительно, ведь этим человеком был ваш покорный слуга, а про меня не говорилось ни слова. Как и про Элспет. Я опасался, что ее могут вызвать в качестве свидетеля, поскольку в первый вечер она участвовала в игре, а во второй даже занимала на время место леди Ковентри, соседнее с Каммингом. Но то ли о ней забыли, то ли вспомнили, но сочли, что только ее бессмысленного щебетания и не хватает этому суду. Как и некоторые другие гости, она вообще не упоминалась в деле.

На само дело это никак не повлияло. Камминг в своих показаниях отрицал факт шулерства, заявляя, что потерял голову и подписал документ, ибо не видел другого способа избежать скандала. Он дошел даже до робкой нападки на Берти, высказав предположение, что его королевское высочество был главным образом озабочен прикрытием собственной обширной задницы. И это, как вам уже известно, святая правда.