Записки Флэшмена. Том 2.

За вычетом этих неприятностей, следующие несколько недель прошли довольно приятно. Весь город стоял на ушах, причиной чему служили убийство человека из света — юный аристократишка по фамилии Адэр был найден застреленным при загадочных обстоятельствах в Вест-Энде, — и правительственный кризис, вызванный окончательной отставкой старого маразматика Гладстона. Я столкнулся с последним в уборной Реформ-клуба — местечко не для меня — имеется в виду клуб, — но я изрядно подзаправился в Сент-Джеймсе шампанским с лобстерами и чувствовал необходимость опорожниться. Когда я вошел, виляя и покачиваясь, Гладстон стоял над раковиной, хмурясь как закоренелый нонконформист, и как обычно вызывающе трезвый.

— Холло, старина, — киваю ему я. — Приказ на марш, наконец-то? Не переживайте, это со всеми происходит рано или поздно. Всему виной треклятая ирландская затея, так думаю.

Вам наверняка известно, что Ирландия всегда была для него занозой в заднице: никто не знал, что с ней делать, и пока пэдди[1070] склонялись к идее покинуть остров и двинуть в Америку, Гладстон пытался их удержать. Ну или что-то вроде этого.

— Где вы ошиблись, — продолжаю я, — так это когда не вернули давным-давно то место папе римскому и не извинились перед ним. Факт.

Гладстон яростно воззрился на меня, лицо его напоминало дверной молоток.

— Доброй ночи, генерал Флэшмен, — говорит он резко.

Я в этот момент как раз нырнул в раковину с криком: «О, какой утратой был для нас лорд Палмерстон!» Тут бывший премьер вышел вон, направляясь к себе в Брайтон[1071].

Но это все к слову, теперь следует вернуться к делу полковника Тигра Джека Морана, который совершенно исчез из моего поля зрения после мимолетной встречи в театре до той треклятой ночи в конце марта, когда я засиделся допоздна за прессой, а Элспет лежала в кровати, читая новый выпуск истории с продолжением. В доме было тихо, камин почти погас, и я дремал над газетами, содержащими массу интереснейших известий о войне с матабеле[1072], Санитарной конференции в Париже, а также сообщение о нападении лягушатников на старых моих приятелей туарегов при Тимбукту, в ходе которого было взято в плен значительное количество овец[1073]. Вдруг в комнату влетает Шедуэлл, дворецкий, и докладывает, что приехала моя внучка и желает срочно видеть меня.

— В такой час?

Тут в комнате под шелест розового бального платья появляется сама Селина, вся трепещущая, с умоляющим лицом, и прямо-таки бросается мне на грудь, вопя:

— Ах, дедушка, дедушка, что мне делать? Ах, дедуля, умоляю, помоги!

— Бога ради, Селина! — говорю я, перепугавшись. Знаком я приказал очумевшему Шедэллу убраться за дверь и усадил дрожащую девушку в кресло. — Дорогое дитя, что случилось?

С минуту она не могла вымолвить ни слова, только сидела, рыдая и кусая губу. Поэтому я влил в нее глоток бренди, и тогда Селина, прокашлявшись, подняла залитое слезами личико и схватила меня за руку.

— Ах, дедуля, я не знаю как быть! Это ужасно... Я, наверное, умру! — Она глубоко вздохнула. — Это касается Рэнделла и... полковника Морана! Ах, что нам делать?

— Морана? — я остолбенел. — Того типа, которого мы встретили в театре? Что общего может быть у него с тобой, дитя мое?

Потребовалось еще несколько глотков бренди, прерываемых стонами и слезами, чтобы вытянуть из нее историю, оказавшуюся, если вам угодно, весьма занимательной. Выходило так, что Моран был хорошо известен в игорных кругах столицы и промышлял тем, что завлекал юных идиотов сыграть с ним — это объясняло загадку его появления в компании Оскара Уайльда, ведь вокруг него никогда нет недостатка в безмозглых состоятельных молодых людях. Среди прочих в сети полковника попался и суженый Селины, Рэнделл Стэнджер. По ее словам, Моран обчистил щенка на добрых несколько тысяч.

— Бога ради, успокойся, детка, это всего лишь деньги! — облегченно вздохнул я, но все оказалось хуже, намного хуже.

Этот полудурок Рэнделл, опасаясь признаться своему высокопоставленному папочке, попытался отыграться, позаимствовав деньги — святые небеса! — из полковой кассы. И разумеется, продулся. Вот это уже означало и крах и бесчестье, в случае, если история выплывет наружу, что весьма вероятно.

Но как вы, наверное, догадываетесь, я по части скандалов собаку съел. «Сколько именно?» — резко спрашиваю я ее, а она отвечает, ломая в куски свой веер: двадцать тысяч. С трудом сглотнув, я говорю, что Рэнделл получит эти деньги завтра с моего счета. Ими он заплатит Морану, без задержки вернет позаимствованное из офицерских капиталов и все будет шито-крыто. (Видит Бог, я не щедрый человек, но этот молодой болван скоро станет мужем моей внучки.)

Поверите или нет, но девчонка завыла еще громче, качая головой и хныча, что это не спасет его, ничто уже его не спасет.

— Полковник Моран знает... ему известно, откуда Рэнделл взял деньги... он угрожал опозорить его, если... — тут она зарылась головой в подушки и завыла так, что я испугался за целостность ее корсета.

— Если что? Чего ему надо помимо денег?