Записки Флэшмена. Том 2.

Мне к такому не привыкать: не догадываясь о скрытой трусости, люди благоговеют перед моей ужасной репутацией. Все смотрят так, как Моран, разве что не так пристально. На миг он даже побледнел, но потом уголок рта снова приподнялся в ухмылке, а глаза скользнули в сторону.

— Ну и ну, вот дела, — говорит он, закусив губу. — Подумать только, клянусь Юпитером, — тут из его глотки вырывается короткий такой смешок. — Если б я только знал!

Потом майор, сунув «ремингтон» за ремень, повернулся и зашагал прочь своей быстрой кошачьей походкой, исчезнув из моей жизни на следующие пятнадцать лет. А когда вернулся, произошло это при обстоятельствах, как нельзя более отличающихся от Роркс-Дрифта. Взамен дымящихся окровавленных развалин мы оказались в позолоченной ложе Сент-Джеймского театра, место саперского кителя и револьвера сорок четвертого калибра занял оперный фрак и трость с серебряным набалдашником, а компанию составлял Оскар Уайльд, а не труп зулуса. (Я вовсе не сравниваю, нет.)

В том театре я оказался по чистой случайности, как и вообще в Лондоне, поскольку стояла зима, а зимой мы с Элспет предпочитаем наслаждаться негой в своем лестерширском поместье, где напитки и еда первосортные, и можно без помех брюзжать друг на друга. Но тут супруга настояла на поездке в столицу, на крестины Макмиллана[1064] — будучи сама шотландкой и гордясь своим местом в высшем обществе, она не уставала обременять прочих несчастных каледонцев своим присутствием. Мне было все равно — от друзей я прослышал, что в следующий бюджет закладывают жуткое повышения налога на наследство, и, имея семьдесят два года от роду и солидную сумму в банке, счел разумным шикануть напоследок.

Итак, мы отправились в Лондон. В промежутке между попойками со старыми товарищами и многообещающими анонсами нового поколения падших женщин я дал своей внучке уговорить себя пойти с ней в театр, посмотреть как кривляется миссис Кэмпбелл в роли миссис Танкерей[1065]. Я предпочел бы поглазеть на Налу Дамаджанти в «Удивительных змеях дворца» или на затянутых в корсеты девиц в шоу Джорджа Эдвардса, но, будучи примерным дедом, позволил дорогой крошке Селине затащить меня на трехчасовое слезокапство, да еще делал вид, что доволен. Селина моя любимица, отрада глаз моих — просто диву даюсь, как этот слизняк, мой сын, который разбил сердце отца, заделавшись священником, ухитрился породить такого ангела. Я называю ее крошкой, но, вообще-то, Селина была из породы высоких, статных красавиц с черными как смоль волосами (как некогда у меня), блестящими цыганскими глазами, и лицом, способным в мгновение ока менять выражение от классического совершенства до озорного веселья. Ей тогда исполнилось девятнадцать — милое, очаровательное создание, и я взвивался коршуном, стоило какому-нибудь из светских щеголей появиться рядом с ней. Помня, каким был сам в их годы, я не желал, чтобы они марали своими нахальными юными лапами мою маленькую Селли. Помимо этого, она была официально помолвлена с юным Рэнделлом Стэнджером, титулованным болваном из гвардии, и предстоящие их венчание обещало сделаться событием сезона.

Она весело щебетала, когда мы вышли после третьего акта и заметили прекрасного Оскара, который вяло блистал среди толпы своих обожателей, и как всегда напоминал перекормленную форель, нацепившую парик. Мы с ним более или менее сошлись в те дни, когда я ухлестывал за Лили Лангтри. Проходя мимо, я взял Селли под руку и сделал вид, что не замечаю его. Тут он толкает одного из своих клевретов и произносит вполголоса:

— Разве не удивительно, что желание на столько лет переживает силу? — а потом, будто только что меня заметил, продолжает: — Ах, генерал Флэшмен! Не сезон, а вы в Лондоне? Это может означать, что все зайцы или лисы покинули вдруг страну или что в нее вторглись французы.

Кучка гермафродитов зашлась от смеха, а сам жирный кривляка взмахнул сигареткой с золотым кончиком, весьма довольный своей дерзостью. Я смерил его взглядом.

— Цитируешь Шекспира, Оскар[1066]? — спрашиваю. — Жаль, что ты редко заглядываешь в него. Научился бы чему полезному, а? Дорогая, — обращаюсь я к Селли, — это мистер Уайльд, который пишет смешные пьески для мюзик-холлов. А это моя внучка, мисс Селина Флэшмен.

— Ваша внучка? Невероятно! — бормочет он. — Но как хороша! Прекрасна! О, будь наш дорогой Бози[1067] здесь, вместо того чтобы эгоистично прохлаждаться в Италии, он посвятил бы вам стихи, мадмуазель. Стихи, подобные алым бутонам в саду калифа. Я бы и сам написал, но новая пьеса, знаете ли... — Уайльд пожал ей руку, изобразив на лице свою пикантную улыбочку. — Как смею заметить, дорогая мисс Флэшмен, вы не только прекрасны, но и разборчивы — вы проявили превосходный вкус, выбрав себе в дедушки одного из немногих вежливых генералов британской армии.

Он дождался ее озадаченного взгляда.

— Он ведь не выиграл ни одного сражения, как известно. Позвольте представить: мистер Бизли...[1068] мистер Брюс... мистер Гастон... полковник Моран...