Записки Флэшмена. Том 2.

— О, как бы я хотел, чтобы вы попробовали! Меня бы это так позабавило! Отправляйтесь домой, берите револьвер, черную маску, собирайте шайку наемников. Ну же, что вы расселись? А быть может, давайте пересечем Ла-Манш и устроим дуэль на пляже? Многое я отдал бы за такое зрелище, старый хвастливый пень!

В итоге он вышвырнул меня вон и я заковылял к себе, испытывая ярость, страх и отчаяние такой силы, какие редко переживал прежде. Я был бессилен: его нельзя подкупить, уговорить, запугать или обмануть. Моран был неуязвим даже для крайнего средства — да, ему было под шестьдесят, но рука старого охотника осталась тверда, а глаз ясен, и даже если в благословенной Англии удастся сыскать такое диво, как наемный убийца, кто поручится, что ему по силам будет одолеть молнию, которую я видел в действии на зулусах Кечвайо? Нет, у Морана все козыри на руках. И Селина, моя милая крошка, обречена. Я пришел домой и напился вдрызг.

Вы можете заявить, что для человека, так низко ставящего женскую добродетель, я слишком близко к сердцу принял мысль, что Моран порушит девичью честь Селли. Но когда речь заходит о твоей плоти и крови, все становится иначе — внучка была совсем не то, что женщины моей молодости, которые по большей части представляли собой не слишком целомудренный сброд. Она, такая добрая и милая, принадлежала к совсем другой породе. И представляя, как Моран лапает ее, я покрывался холодным потом. Будь проклят Стэнджер за свою глупость, и Гезо, за то что не перерезал тому щенку глотку, когда имел столько возможностей. Тупая старая свинья. Но что толку от проклятий? Мне надо все обдумать и — жуткая мысль — действовать. И вот, влив в себя невообразимое количество спиртного и собрав силы в кулак, я понял, что должен убить Морана.

Быть может, старческое слабоумие подтолкнуло меня к такому ужасному решению, не знаю. Мне в свое время довелось побывать в ряде отчаянных переделок и я, даром что трус, отважился на пару сумасшедших поступков. Скажу только, что судьба Селины казалась достойна еще одного. Риск? С Мораном без этого не обойтись, но все-таки так ли все безнадежно? Допустим, полковник — самый смертоносный стрелок из всех, кого я встречал. Но и такие поворачиваются иногда спиной. А Лондон это вам не Зулуленд, не Абилин времен Дикого Запада — никто не ожидает получить пулю в спину посреди Хаф-Мун-стрит. Переодетый человек, темной апрельской ночью, выследив свою жертву и выждав момент, вполне может рассчитывать сделать меткий выстрел и раствориться. Наши бобби к таким вещам непривычны, слава богу. Дельце отчаянное, но осуществимое — у меня имелось более чем достаточно навыков по части выслеживания и стрельбы из засады. И все-таки, боже мой, я ведь старик, ослабевший и наполовину спившийся, и перепуганный до смерти. Так я сидел, разговаривая сам с собой и орошая пьяными слезами фотографию Селли.

Потом отставил бутылку, поднялся наверх, стал рыться в вещах и нашел заветный ящик. Тут хранились: старый немецкий револьвер, которым я проложил себе путь на свободу из темницы форта Раим; «кольт» флотского образца, из коего я палил, зажмурив глаза, при Геттисберге; хайберский нож, полученный от Ильдерим-хана во время Сипайского мятежа; потрепанный старенький «бульдог» двойного действия и аккуратный карманный пистолетик Галанда — в магазине которого, вот черт, обнаружилось лишь четыре патрона[1075]. Впрочем, если мне хватит духу попробовать начинить Морана свинцом, мне едва ли представится шанс сделать более четырех выстрелов. Но допустим, что он будет возвращаться домой после веселой ночки, может быть, даже без оружия? Немногие завсегдатаи клубов Лондона разгуливают с револьвером в кармане, верно? Если так, то это было бы здорово! Сделал дело — и живо ныряешь за угол, в темноту ночи. Почему бы и нет?

Именно в этот миг, как говорилось в начале истории, я пришел к мысли, что убийство — рискованная затея для труса на восьмом десятке. И тут я подумал: кой черт разницы — даже если Палмер проведет в жизнь свой Билль о пенсии для пожилых, я все равно ничего не получу, потому как там содержится особая статья против замеченных в пьянстве[1076]. А Селли того стоит, убеждал я себя, подбирая сопли. Итак, жребий был брошен.

Уж если я на что-нибудь решаюсь, то никогда не останавливаюсь на полпути. Наметив отправиться на дело ночью и переодетым, я стал рыться в пестром хламе, который привез из своих путешествий, собираясь преобразиться в пожилого бродягу вроде тех, что таскаются по улицам Вест-Энда, собирая окурки и ночуя в подворотнях. Это было несложно — в свое время мне кого только не довелось изображать, начиная с дикого апача и заканчивая принцем-консортом, а со своими седыми патлами я и так уже наполовину годился на роль.