Записки геологоразведчика. Часть 1: Семейные хроники, детство, школа

Такие льготы, естественно, привлекли в город даже руководящий персонал из Москвы и Ленинграда, так как столичные квартиры можно было бронировать (оставлять в собственности жильца на период работы в Североуральске). Рудник и город начали быстро развиваться. Началось ускоренное строительство жилья. Вначале настроили, в основном, двухэтажные брусовые дома на восемь квартир, каждый с тесовыми крышами. Некоторые сразу построены как общежития коридорного типа с удобствами во дворе. Но были и одноэтажные дома барачного типа (внизу ул. Ватутина, недалеко от поймы р. Вагран). Этот большой район деревянных домов располагался от больничного леса до речки Сарайная, отделяясь от последней двумя улицами частных домовладений вдоль русла речки. Далее, до с. Петропавловское, располагался огромный пустырь, распаханный в военные годы и превращённый в картофельное поле.

Работа рудника находилась под постоянным вниманием Правительства. Частым гостем был знаменитый сталинский нарком, позднее Министр цветной металлургии, П. Ф. Ломако. А уж чиновники более мелкого ранга не выводились в городе в любое время. И вообще, несмотря на относительно небольшое число работающих, из-за уникальности и стратегической важности, рудник всегда считался одной из ярких жемчужин Минцветмета и страны.

Начальный период

В Североуральск семья приехала зимой, в январе 1944 г. Отец устроился в продснаб, где заведовал промтоварной секцией магазина №1, а мама – учительницей начальных классов в средней школе №1. Меня определили в 1 "А" класс. В нем, может, случайно, а может, специально учились дети руководящих работников города – директора СУБРа, председателя горисполкома, секретаря горкома, директора центральной электростанции и др. При таком составе успеваемость была выше, чем в соседних классах. Меня определили туда, видимо, из-за моей справки за полгода учёбы – там все оценки отличные. Всего в школе обучались три первых класса.

Через полтора года, меня почему-то перевели в 3 "Б", хотя учился я неплохо. Мама пошла к директору школы за разъяснениями. Я не знаю, какие аргументы повлияли, но меня вернули в 3 "А" класс и с тех пор не трогали до окончания школы. Хотя, начиная с 5 класса, я не очень ответственно относился к учёбе. Не она, а многочисленные хобби занимали мои мысли и время. Такого нерадивого ученика вполне можно было перевести в класс "В".

Родители снимали флигель на ул. Чкалова у пожилого хозяина по фамилии Шмак. Он торговал на рынке гуляшом из конины с отварным картофелем – 10 руб. чашка. Где брал лошадей для гуляша, неизвестно. Во флигеле были сени и комната. В ней нашлось место всем: и родителям, и мне, и бабушке.

Шла война. В семье не особенно обращали внимание на разнообразие пищи. Особых разносолов в доме не было. Отец ездил в сельскую местность и что-то менял на продукты. Летом из с. Чернушка привёз сырокопчёного барана, мясо которого мне показалось очень вкусным. В то время многие горожане ездили в сельские районы и меняли вещи на продовольствие.

Когда осенью этого же года родину отца освободили от оккупации, он уехал в В. Дуброву – мама, бабушка и я, оставшиеся в Североуральске, стали испытывать голод. Мы не имели ни усадьбы, ни даже огорода с картофельными грядками, ни домашних вещей для продажи или обмена на продукты. Надо было платить за съём жилого флигеля, за дрова для его отопления. Деньги в то время почти ничего не стоили – имели чисто символическую цену. Всё продовольствие и промтовары распределялись по карточкам, выдаваемым ежемесячно по категориям населения. Нормы ежедневной выдачи хлеба по госцене следующие:

иждивенцы (в основном старики) – 250 грамм;

дети – 300 грамм;

служащие – 400 грамм;

рабочие неосновных профессий – 600-700 грамм;

рабочие основных профессий (проходчики, забойщики, кузнецы и т. д.) – 1000 грамм.