Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789

Расставшись с Бахчисараем, мы ехали по роскошным долинам, через реку Кабарту; берега ее так живописны, что все прилежащие селения походят на сады. К обеду мы прибыли в Инкерман, называвшийся у греков Феодорой, а у татар — Ахтияром[89]. Здесь высокие горы полукружием огибают широкий и глубокий залив, где некогда стояли древние города Херсонес и Евпатория. Эту знаменитую пристань полуострова Херсонеса Таврического, позже называвшегося Гераклейским, императрица назвала Севастополем. Вид берегов Тавриды, посвященных Геркулесу и Диане, напомнил вам мифические времена греков и уже более историческую эпоху босфорских царей и Митридата.

Между тем как их величества сидели за столом, при звуках прекрасной музыки, внезапно отворились двери большого балкона, и взорам вашим представилось величественное зрелище; между двумя рядами татарских всадников мы увидели залив верст на 12 вдаль и на 4 в ширину; посреди этого залива, в виду царской столовой, выстроился в боевом порядке грозный флот, построенный, вооруженный и совершенно снаряженный в два года. Государыню приветствовали залпом из пушек, и грохот их, казалось, возвещал Понту Евксинскому о присутствии его владычицы и о том, что не более, как через 30 часов, флаги ее кораблей могут развеваться в виду Константинополя, а знамена ее армии — водрузиться на стенах его. Мы спустились в залив. Екатерина обозревала корабли свои и дивилась глубине и ширине залива, вырытого природою, будто с намерением устроить здесь прекраснейшую пристань в мире. Проехав залив, мы пристали к подножию горы, на которой полукружием возвышался Севастополь, построенный Екатериною. Несколько зданий для складов товаров, адмиралтейство, городские укрепления, 400 домов, толпы рабочих, сильный гарнизон, госпиталь, верфи, пристани торговая и карантинная, все придавало Севастополю вид довольно значительного города. Нам казалось непостижимым, каким образом в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможность воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот, утвердить порт и поселить столько жителей: это действительно был подвиг необыкновенной деятельности.

Три корабля, спущенные при нас в Херсоне, и другие из Таганрога должны были прибыть сюда вскоре. Но между тем в заливе уже стояла эскадра из 25 военных кораблей, совершенно вооруженных, снабженных всем нужным и готовых по первому мановению Екатерины тотчас же стать под паруса.

Вход в залив спокоен, безопасен, защищен от ветров и достаточно узок, так что с береговых батарей можно открыть перекрестный огонь, и даже ядра могут долетать с одной стороны на другую. Естественно было думать, что вид таких сил на море и на суше, воспламенит воображение императрицы и пробудит ее честолюбие. Лесть и похвалы придворных, воинственные речи и порывы любимого министра, князя де-Линя и Нассау-Зигена могли отвратить императрицу от миролюбивых намерений, прежде выраженных ею. Но, по-видимому, она оставалась непреклонною. Инструкции, посланные по окончании херсонских совещаний остались неизменными, и Булгакова отослали обратно в Константинополь с поручением представить Порте предложения о миролюбивом соглашении в том виде, как эти предложения были составлены. Императрице хотелось знать мое мнение о новых преобразованиях во флоте. «Ваше величество, — сказал я, — загладили тяжкое воспоминание о Прутском мире. Запорожских разбойников вы превратили в полезных подданных и подчинили татар, прежних поработителей России. Наконец основанием Севастополя вы довершила на юге то, что Петр начал на севере. Вам остается один только славный подвиг — одержать победу над природою, населить и оживить все эти завоеванные земли и обширные степи, чрез которые мы недавно проезжали». В самом деле, ничто уже не могло помешать Екатерине скромно наслаждаться совершением такого подвига, — разве бы она захотела, вместо занятий этим полезным делом, отважиться на новые завоевания и, может быть, тем повредить своей славе, потому что нередко нежданные неудачи расстраивают самые обдуманные предприятия и внезапно омрачают царствования самые славные. Неудачи Людовика XIV в старости, потери Карла XII, затруднительное положение Петра Великого при Пруте, истребление армии Наполеона, — это великие уроки, которые гении всех веков испытывали в превратностях войны, но которым они, к несчастью, не внимали, полагаясь на свою силу и на свое счастие. Вероятно, подобные мысли останавливали решимость Екатерины и боролись в уме ее с внушениями ее честолюбия, ее министров и царедворцев.

Близ монастыря св. Георгия, в местности, полной воспоминаний и очарований, императрица пожаловала землю князю де-Линю. Едва ли она могла сделать приличнейший подарок этому отличному умному человеку, который, при своем воинственном нраве, скорее являлся каким-то сказочным и романтическим витязем, нежели лицом историческим.