Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Я заболела. Графиня Толстая, принцесса де-Тарант и m-lle де-Блом были около меня. Графиня Толстая предложила прочитать нам новый роман. Мы согласились. При чтении первой чувствительной сцены она разрыдалась и бежала в смежную комнату. M-lle де-Блом последовала за ней. Видя, что они не возвращаются, я пошла к ним узнать, в чем дело. Я застала m-lle де-Блом умолявшею графиню Толстую со сложенными руками сознаться мне во всем. Она взяла меня за руку: «я приду завтра рано утром», — сказала она мне. Я полгала ей руку от чистого сердца. Действительно, на другой день, в десять часов утра, она вошла в мою комнату и заперла дверь на ключ; затем бросилась на колена передо мной, проливая горячия слезы, и призналась мне в тяжелом чувстве, с которым не могла более бороться: к тому же поведение ее мужа, по-видимому, служило для нее извинением: «Вы, вероятно, меня осудите», прибавила она: «я заслуживаю ваших упреков, потому что не была откровенна с вами и не обращала внимания на ваши советы». Обняв от души свою подругу, я умоляла вырвать из своего сердца источник бесчисленных горестей и страданий в будущем. Я поставила ей на вид, что, как бы ни было возмутительно поведение ее мужа, оно не должно было влиять на ее чувство собственного достоинства. Она успокоилась, и довольная улыбка осветила ее прекрасное лицо. Никогда не забуду этой минуты ее победы над собственным ее сердцем. Я же с трудом могла сдерживать чистую и искреннюю радость. Я просила у нее позволения написать Витворту, сказать ему, что она мне только что призналась в своих чувствах, что я считала его за самого виновного человека и не могла более ни уважать, ни принимать его у себя. Он ответил мне так пошло, что сама графиня Толстая не могла удержаться от смеха. В скором времени после того граф Толстой перестал бывать у нас, потому что муж мой оставил двор; но, чтобы скрыть низость своего поступка, он выставил меня причиной его охлаждения, рассказывая везде, что я поддерживаю страсть его жены и хотела ее у него похитить. Графиня Толстая получила согласие своей матери, у которой она просила позволения поехать к ней. Она просила меня повлиять на Ростопчина и испросить ей согласие императора на эту поездку. Я отказалась от этого поручения, не желая вмешиваться в подобное дело. Тогда она обратилась к своему брату и к племяннику барона Блом. Этот последний был хорошо знаком с фавориткой Кутайсова, актрисой Шевалье, о которой я уже говорила. Князь Барятинский выпросил от опекуна своей матери брильянтовое кольцо, стоимостью в 6-ть тысяч для поднесения m-lle Шевалье, с целью заинтересовать ее в пользу графини Толстой. К моему искреннему сожалению, все устроилось согласно ее желанию. Полученное ею разрешение на отъезд свой доставило графу Толстому новые основания к жалобам на меня. Я могла только молчать: слишком унизительно оправдываться, тем более, когда не в чем упрекнуть себя. Я не могла говорить, не выдав чувств графини Толстой: одна эта мысль должна была заставить меня молчать. Время ее отъезда уже приближалось, когда лорд Витворт был отозван своим двором из Петербурга[208]. Это известие очень огорчило меня. Я умоляла графиню отменить путешествие, имевшее вид, будто они сговорились между собой, отложить, по крайней мере, поездку на несколько месяцев. Ничто не могло поколебать ее решения: она, по-видимому, дорожила им более, чем жизнью, и уехала в апреле.

Принцесса Тарант гостила у меня. Она выписала из Англии графа де-Крюссоль, младшего сына своей сестры. Император приблизил его к своей особе в качестве адъютанта и всегда обращался с ним кротко и обходительно, чего не всегда можно было ожидать от этого государя. Граф Крюссоль, находясь в Гатчине с его величеством, заболел от нарыва в груди. Бедная тетка его вызвала племянника в город для более удобного за ним ухода и уступила ему свое помещение.

Великая княгиня Елисавета принимала иногда у себя графиню Шувалову поздно вечером, скорее из уважения к ней, чем для собственного удовольствия. В скором времени она имела случай оценить в новой своей гофмейстерине госпоже Пален характер, вызывавший уважение, а также заметить в ней привязанность к себе, на которую она отвечала тем же чувством. Исполнив возложенное на нее поручение отвезти в Австрию эрцгерцогиню, великую княгиню Александру Павловну, графиня Пален поспешила возвратиться в Петербург и опять вступила при великой княгине Елисавете в исправление своей должности, обязанности которой она едва имела время себе усвоить.