Записки губернатора. Кишинев 1903–1904

Предварительное следствие по делу о погроме и составленный Горемыкиным обвинительный акт имели последствием ряд обвинений и жалоб на пристрастие прокурора к евреям. Не только специальная патриотическая пресса мелкого разбора, но и «Новое Время» выражали негодование по поводу того, что по погромному делу не привлечен в качестве обвиняемого ни один еврей. Горемыкину по этому поводу пришлось даже писать по начальству объяснение, которое, конечно, составить было нетрудно. Действительно, во время погрома, было убито 42 еврея и разграблено исключительно еврейское имущество. Со стороны христиан погиб от шальной пули, неизвестно кем пущенной, только один мальчик. Самооборона евреев выразилась, как было выяснено следствием, только в том, что они в некоторых местах собирались толпой и вооружались палками, не причинившими никому вреда и не помешавшими успеху действий погромщиков. Ни одной жалобы на насилие со стороны евреев ни в полицию, ни к прокурору не поступало, и все же наш прокурор не остался свободным от упрека в пристрастном и одностороннем ведении предварительного следствия.

Вскоре после моего отъезда из Бессарабии Горемыкин стал тяготиться несправедливым отношением к нему местной администрации, постоянными, хотя и неудачными, придирками и жалобами по поводу его действий и, впоследствии, перешел в Тифлис на должность товарища прокурора судебной палаты.

Глава VII

Духовенство. Имущество армянской церкви. Имения заграничных монастырей. Училище виноделия. Акцизное ведомство.

С бессарабским духовенством я имел мало соприкосновения. Епископ, стоявший в 1903 г. во главе кишиневской епархии, был заурядный чиновник духовного ведомства, не имевший, как мне казалось, свойств, необходимых пастырю душ и проповеднику евангельского учения. Трудно было найти интересную тему для собеседования с ним, и наши разговоры, при взаимных визитах, шли обыкновенно очень туго. Вспоминаю только два-три предмета, постоянно занимавшие ум преосвященного; это были, во-первых, жалобы на жаркий климат Бессарабии и на обиход местных православных монастырей, дозволявшие монахам питаться по греческому уставу, т. е. вкушать мясную пищу. В результате монастырский стол, при посещении владыки-архиерея, уставлялся жареными поросятами, индейками и гусями, что бесконечно угнетало православную душу строгого постника, не видевшего на родине подобного извращения монастырской жизни. Затем, почему-то владыку всегда занимал один финансовый вопрос, за разрешением которого он неоднократно ко мне обращался. Он недоумевал по поводу установленного законом порядка выдачи ежемесячного жалованья всем состоящим на государственной службе лицам, по двадцатым числам каждого месяца. «Как же так», спрашивал Иаков, «а если чиновник до первого числа уйдет со службы, или, положим, умрет, как тут быть казне? С кого она получить излишне выданные деньги? Большая путаница в счетах от этого и явный убыток казначейству. Думаю, что в других странах так не делается».

Более сложные отношения возникли у меня с архиепископом Нерсесом, главой армянского духовенства, по поводу измышления Плеве, решившего отобрать все имущества и капиталы армяно-григорианской церкви и подчинить их казенному управлению. Последовавшее по означенному поводу Высочайшее повеление пришлось приводить в исполнение губернаторам, что представляло большие трудности, так как армянский католикос запретил епархиальным начальникам подчиняться требованиям гражданских властей относительно сдачи имущества и денег. С другой стороны, министерство внутренних дел торопило губернаторов и прислало подробную инструкцию о порядке приема и сдачи, заканчивавшуюся предложением исполнить Высочайшее повеление во что бы то ни стало, не останавливаясь перед крайними мерами. Министерство рекомендовало, между прочим, выбрать для приема армянских имуществ и капиталов таких лиц, из состава местных служащих, которые были бы совершенно не причастны к армянскому населению по родственным и другим связям.