Записки ящикового еврея. Книга вторая: Ленинград. Физмех политехнического

Зато в Президиуме сияла лысина уже бывшего директора Физтеха, сместившего в 1951 г. Иоффе с этой должности, как и с поста председателя Ученого Совета физмеха. Тогда же А.П. К'oмар сместил и Б.П. Константинова с должности зав. кафедрой экспериментальной ядерной физики. В наше время К'oмар уже стал «добрым дядечкой» – хорошим в хорошие времена[52].

Не знаю, были ли на 40-летии выпускники физмеха братья Кикоины и Лейпунские.

Нескольких человек, которые, скорее всего, сидели бы в Президиуме, расстреляли в 1937-38 годах. Это были М.П. Бронштейн, Л.В. Шубников, Л.В. Розенкевич, В.С. Горский.

Советские евреи, поддержавшие провозглашенные принципы советской власти, были не готовы к наступившему двоемыслию и тотальному лицемерию. Гениальный Матвей Бронштейн заключал письмо Пайерлсу в Англию в 1937 году «шуточным» призывом:

«Хайль Гитлер!». Еще хуже было то, что он, шутя, говорил: вот вернется дядя (Бронштейн – Л.Д. Троцкий), я ему на вас пожалуюсь. Троцкий не приходился ему дядей, но все записывалось и накапливалось в НКВД.

Его арестовали по делу пулковских астрономов и расстреляли, несмотря на заступничество Иоффе и других – если в остальных случаях следователи знали, что все обвинения они высасывали из пальца, то здесь сомнений в том, что он фашист, не оставалось. Шутки над собой сталинская власть считала преступлениями.

УФТИ, созданный Иоффе[53] и Обреимовым в Харькове в 1928 году, с 1929 года стремительно развивался. Этому способствовали опыт и уровень Обреимова и организационный талант старшего физика А.И. Лейпунского, принявшего на себя значительную часть организационных нагрузок. Его назначили по совместительству зам. директора по общим вопросам – в такой должности при Иоффе когда-то состоял и сам Обреимов. Очень продуктивно работали еще молодые Л.В. Шубников, Л.В. Розенкевич, В.С. Горский, Д.И. Иваненко и другие. В 1930 году институт торжественно открылся, появился Синельников, привезший идеи и методы ядерной физики из Кембриджа в УФТИ.

Лейпунского, как и Синельникова пригласил в УФТИ Обреимов. Ему, в отличие от Иоффе, было трудно разговаривать с властями. Лейпунский скоро из роли заместителя директора вырос. Он почти сразу вступил в партию (очень редкое событие среди физиков), сразу же стал официальным замом Обреимова, был избран во все партийные комитеты и, будучи харизматической личностью, стал в 1933 году директором УФТИ. К этому времени он не был обременен никакими научными степенями и званиями. Главными его произведениями стали Высоковольтный корпус, где размещалась самая большая в мире батарея Ван де Графа и телеграмма 1932 года съезду партии и товарищу Сталину о расщеплении ядра лития. Его осуществляла «высоковольная бригада» под руководством Синельникова (зав. высоковольтной лабораторией), а Лейпунский стал зав. отделом расщепления ядра.

В 1934 году, когда уже никого никуда не выпускали после того, как Гамов остался на Западе[54], Лейпунский был командирован в Англию (в Германии его уже не принимали), в Мекку новой физики – в Кембридж, к Резерфорду. Без содействия Капицы эта командировка состояться не могла. Пока Лейпунский набирался там опыта практикантом, назревал разгром УФТИ.

Еще в 1929 году был принят закон о «невозвращенцах», ставящих их вне закона и позволяющий расстреливать их в 24 часа после ареста и репрессировать их родственников.

Ленинград, Петербург

В 1958 году в Ленинграде еще оставались видимые следы блокады, не все развалины были разобраны. Явственно ощущалось деление на тех, кто блокаду пережил и остальных. Блокаду старались замалчивать, но забыть ее ленинградцы не могут до сих пор. Не только блокадники, но и их знакомые старались об этом времени не вспоминать и не говорить. Первые книги о ней появились намного позже.

На книжных «развалах» ленинградцы еще распродавали книги, оставшиеся от соседей – на развалах возле Думы или на Сенном рынке можно было приобрести довольно редкие книги (не с нашей удаленностью от центра и общежитским бытом, где взять книгу – часто без спроса – и зачитать ее было обычным делом).

Понемногу начал восстанавливаться и старый шик – уютное кафе «Норд» со свечами на столиках, вкуснейшими птифурами из собственной кондитерской, кофе по-венски, кофе по-восточному в джезвах и другими невиданными в Киеве того времени привычками.

Про икру в громадных хрустальных конусах в Елисеевском я уже рассказывал в книге первой.

Ленинградские музеи, театры, концерты, филармония, библиотеки, пригородные парки – «Пирдуха», как говорили залетные украинцы.

Отдельные физмехи-ленинградцы бравировали тем, что ни разу не были в Эрмитаже – зачем? Говорили, что еще успеют, а сейчас есть дела поинтереснее.