Читаем Записки из бункера полностью

Когда нас никто не трогал, мы с Лизой ложились у разделяющей наши камеры решетки, держась за руки, и вспоминали детский дом. Особенно праздник нового года. Это всегда проходило весело и было временем счастья. Мандарины… Как я любил этот запах! А вместе с ароматом шоколадных конфет это становилось потрясающим, и это был запах нового года. А однажды нам подарили настоящую елку, какой-то спонсор привез к празднику. И тогда мое счастье стало полным. Я держал Лизу за руку, когда мы подходили к елке очень близко и нюхали запах хвои, а потом незаметно подбирал опавшие иголки и прятал их в кармане. И после, когда звучал отбой, смотрел на это сокровище в ладони, спрятав от других под одеялом, а хвоя от тепла ладони начинала пахнуть сильнее, делая мою ночь незабываемой.

В детском доме было хорошо. Да, теперь мы это поняли. Как бы там ни было, нас любили. Пусть скупо, иногда сухо, но нам перепадали объятия воспитательницы и кухарки Нины, которая готовила вкусный яблочный пирог, называя его смешным словом "шарлотка".

– Давай быстрей! Что ты там возишься? – крикнул раздраженный голос в конце коридора, и я вскинул голову, настороженно прислушиваясь, не надеясь на зрение. Двое охранников торопливо подвезли к нашей камере кресло, которое норовило сложиться из-за сломанного крепления, и открыли замок двери Лизы. Ее погрузили в кресло, вырвав тонкую руку из моей ладони, и быстро увезли.

Мне стало тревожно. Словно что-то произошло. Я подполз к кровати и долго прислушивался к звукам, затем вытащил кирпич, достал смятые чистые листы с огрызком карандаша и принялся писать. Может быть, на нервной почве, не знаю. Исписанный лист сворачивал в трубочку и проталкивал к остальным, за все время их накопилось много.

Мне кажется, это последняя запись. Хорошо это или плохо, еще непонятно. Просто какое-то предчувствие.

Потом я долго ждал еще, пока Лизу не привезли. Она лежала на кровати в неудобной позе и не откликалась. Мне было страшно, почему ее так странно увезли, словно торопясь, обычно проходит два дня между этим. А забирали ее вчера. Потом приехали за мной. Ругаясь и споря о каких-то местах и назначениях, охранники везли меня в лабораторию, где посадили на такой же аппарат, на каком мы были с дядей Веней. К моему катетеру подвели шланги, протянули их к ящику, за которым находился Виктор Сергеевич. С его стороны от ящика тянулись шланги, которые входили в его руку, а по шлангам текла розовая жидкость. Я не разглядел лица Виктора Сергеевича, но по его дыханию и разговору понял, что ему плохо.

Через время стало плохо и мне. Я потерял сознание, когда очнулся, по лаборатории бегали люди, в суматохе на меня не обращали внимания, и я выдернул шланг из катетера и скатился с кресла на пол. Очнулся, когда меня перекидывали на кровать в камере, но после снова потерял сознание.

– Митя, – позвала Лиза. – Ты слышишь? Пожалуйста, ответь что-нибудь, я боюсь.

Мне пришлось напрячься, чтобы сконцентрироваться и понять, куда нужно посмотреть. Когда я понял, где нахожусь, и с какой стороны звучит голос, повернулся, долго ловя изображение.

– Я плохо вижу. Но слышу тебя. Как ты?

Лиза всхлипнула:

– Митя, мне страшно.

– Не бойся, сестренка, мы выдержим.

– Не оставляй меня так надолго, – тихо произнесла она. – Давай будем держаться за руки?

– Давай. Только надо спуститься. Подождешь?

– Да, мне тоже нужно.

Я понял, что движение вызывает у меня сильное головокружение и тошноту, но старался не думать об этом. Предметы расплывались перед глазами, словно в них налили вазелина. Ну хотя бы не бегают пищащие головы с паучьими лапками.

У меня было такое ощущение, что больше нет сил. Вообще. И добраться до решетки с Лизой мне не удастся. Цепляясь пальцами с воспаленными суставами за постель и за ножки кровати, я пытался скинуть себя на пол, но боль в руках была очень сильная, и ничего не получалось. Промучившись какое-то время, я начал сдаваться, но плач Лизы освежил меня, потому что это означало что-то серьезное.

– Митя… Пожалуйста, не оставайся там.

– Сейчас, сейчас… Я доберусь, обещаю… Я смогу, просто что-то голова кружится. Как же я оставлю тебя? Нет, так не может быть…

Спокойно. Не паниковать. Вдох. Выдох. Вдох…

Мне удалось перевалиться за край кровати и упасть, тут же тело пронзила сильная боль, отчего меня вырвало прямо на пол.

– Митя!

– Сейчас… Не бойся, это нормально…

От боли я чуть не потерял сознание, в глазах потемнело, и на секунды пропала ориентация в пространстве. Но плач сестренки заставил двигаться дальше. Не знаю, какими силами, но я пополз, скребя по полу ногтями и железными кандалами.

– Давай руку, – радостно всхлипнула Лиза, крепко вцепившись в мою ладонь ледяными пальцами.

– Какая ты холодная… Замерзла?

– Ага… Все время холодно теперь.

Так мы лежали долго, уставая даже разговаривать, замолкали, а потом снова продолжали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза