Записки из бункера

– Куда это мясо? – спросил грубый голос. – На утиль?

– Нет. Сергеич запретил без его подписи трогать Рыжова. Кинем в клетку, пусть сам разбирается с этим припадочным.

– Нашел мясо! Его даже собаки обидятся глодать.

– Ой, Ефимыч, давай работай. Хорош курить, а то премию снимут за нарушение.

– Ему че, эпилепсию поставили? А кандалы? Пристегивать?

– Да куда он денется, это же труп. Хотя, давай, возвращай их на ноги, от греха подальше. И поехали.

Меня долго везли, больно сотрясая тело на металлических носилках. Я проваливался в забытье, видел бабушку и наш дом, где мне хотелось лечь на мягкую кровать, на мою кровать. Просто я так устал. И очень хотел спать. Очень хотел.

– Выгружай, – раздался голос, и меня вытряхнули, словно мусорный половик с балкона. – Ефимыч, проверь замки и пошли на обед, жрать охота.

Когда все успокоилось, послышался тихий голос:

– Митя… Мить, слышишь? Не пугай меня, ответь…

Это Лиза. Она что, плачет?

– Лиза… Я слышу тебя, просто сильно хочу спать. А бабушка уже ушла?

Через минуту тишины раздался всхлип:

– Мить, какая бабушка?

– Ну моя, – ответил я, продолжая лежать с закрытыми глазами в той позе, в какой меня сбросили. – Моя бабушка. Она постелила мягкую постель в мою кровать и испекла пирог.

– Нет здесь бабушки, Митя. Только я и ты, – срывающимся голосом произнесла Лиза.

– А почему ты плачешь? Я же слышу, точно плачешь.

– Посмотри на меня. Пожалуйста, посмотри.

– Прости, так хочу спать, даже глаза не получается открыть.

Еще некоторое время я боролся со странным желанием спать, а затем провалился в темноту.

Глава одиннадцатая

– Так, это у нас Елизавета Белова. Покажите протокол. Угу… Понятно. На этой неделе усилить, через день.

– Выдержит?

– Следите! Вы для чего здесь? Должна выдержать. По крайней мере, Виктор Сергеевич должен подняться на ноги.

– А с этим что?

– Рыжов… Так, угу… Ну, печально. Печально. Но пока оставьте, я с ним еще смогу поработать. Думаю, на пару-тройку раз его хватит.

Где я? Это сон? Нет… Это же…

Открыв глаза, я оглядел темный зеленый потолок и попытался пошевелиться. Удалось. Повернув голову, я поискал взглядом Лизу и позвал ее.

– Митя! – шепотом выкрикнула моя сестренка и подползла к решетке, протягивая руку. – Я думала ты…

– Нет, – мне пришлось улыбнуться. – Я с тобой.

– Ты можешь слезть?

Я попробовал и понял, что могу одолеть путь с кровати до решетки, и спустился, подползая и стараясь не греметь кандалами на ногах.

– Лиза!

От глаз сестренки, мне стало так тепло, так хорошо, словно нет этих грязных вонючих от мочи и рвоты камер. Словно мы совсем не под землей, а на зеленом лугу, залитом солнцем.

Я схватился за бледную ладошку и вдруг не выдержал и разрыдался:

– Прости меня… Прости…

Лиза испуганно смотрела, не понимая.

– Митя, ты что?

– Я не вытащил нас… Я не смог… Это ужасно. Я передал тебя…

– Успокойся, пожалуйста. Дай руки, все, перестань.

– Я слышал этот разговор. О тебе и обо мне… Прости меня…

Лиза прижалась щекой к моим пальцам и запела какую-то песенку про солнце.

– Как хочется увидеть солнце, – прошептала она. – Такое теплое и большое. Его света хватает всем, потому что солнце это мама.

После этих слов Лиза закашлялась, очень сильно, и ее вырвало с кровью, а потом она стала задыхаться. Я дополз до двери так быстро, как смог, и застучал кандалами по прутьям:

– Помогите! Кто-нибудь помогите!

Лизу увезли на кресле и после долго не привозили. У меня сдавали нервы, что случилось? Почему ничего не происходит. Иногда бездействие и тишина убивают.

По приглушенному свету в коридоре я понял, что наступила ночь. Ни о каком сне речи быть не могло, мне плохо, мне нужна моя сестренка. Хоть не здоровая, но обязательно живая. Я не вынесу противоположного.

Утро длилось очень медленно, словно издеваясь надо мной. Прислушиваясь к любым звукам в конце коридора, я с надеждой застывал, ожидая звук коляски или носилок. Пусть даже бы ехали за мной, ведь движение в сторону моей камеры дало бы проблеск надежды. Но все было мимо. Я с тоской поглядывал на пустую кровать в соседней камере. Как это тяжело… Вот так сидеть и ждать, какая новость придет первая: о жизни или о смерти.

Вдруг в коридоре послышался грохот, и появились носилки, наверное, такие же, на каких привезли меня. С облегчением я увидел Лизу, пусть в таком состоянии, но живую, ведь умерших сразу везут в подвал.

Лизу переложили на кровать и захлопнув дверь, удалились. Потянулись минуты тишины, после чего моя сестренка смогла говорить. Как оказалось, у нее развилась ХОБЛ, хроническая обструктивная болезнь легких, которую якобы спровоцировало наше лежание на холодном полу. А о том, что перенесла эта бедная девочка, в "пользу" такой болезни, конечно, умолчали.