Записки из «Веселой пиявки»

Кофе со сливками и без, булочки, игрушечный Пярну, нежный песок, Ольга с подругой хулиганит по окрестным огородам, Пашка Самойлов на вечном велосипеде выписывает у нашей калитки вензеля, потом они втроем эту калитку ломают, а я ее долго и неуспешно чиню хозяйским молотком, но вот солдатским шагом приходит соседка Лилиан, и калитка тут же в полном порядке, хозяйка привозит из Таллина помидоры по четыре рубля, и все здоровы, и никто никогда не умрет.

Веня, Веня, это тоже цитата, но ты ее не знаешь, а у меня она вплетается в любое размышление о смерти.

В любое размышление о смерти

у меня, как ни странно, вкрадывается слово «гирлянда». Казалось бы, с чего? А вот с чего. Малым ребенком, не ведающим, что это слово означает, я увидел надпись у входа в цветочный магазин на Солянке:

Свежие и искусственные цветы,

букеты, венки,

гирлянды

Слово смотрелось красиво да и на слух казалось благозвучным. И очень захотелось мальчику узнать, что же это такое — гирлянды? Признаться в своем невежестве он не пожелал и решил пойти на хитрость. Собравшись с духом, Виталик вошел в магазин, остановился перед прилавком, поднял глаза на пожилую продавщицу и попросил:

— Покажите, пожалуйста, какие у вас есть гирлянды.

Женщина сочувственно:

— Умер у тебя кто-то, деточка? Не могу тебе показать, мы гирлянды и венки только на заказ делаем. Ты скажи кому-нибудь из взрослых, пусть придут.

Вот с той поры услышу я слово «умер» или «смерть» — и вспомню о гирляндах. И наоборот. Хотя, в сущности, при чем здесь гирлянды? Да и вообще смерть — всего лишь седьмой падеж от слова жизнь, отвечает на вопрос: без кого? Вряд ли эта мысль пришла в голову мне самому, уж больно красиво, но где я ее подобрал, не помню.

Помню, мой дед

Семен Михайлович Затуловский, медицинский профессор, скептик и жизнелюб, в подпитии затягивал любимую в позапрошлом веке студентами-медиками песню Андрея Серебрянского — разочаровавшегося в религии семинариста, а потом студента медицинского факультета. Посадит он (дед, не Серебрянский, тот-то помер годом позже Пушкина) меня, мальца с кликухами «внученькин» и «ингелэ», на колени, цыкнет на жену, бабушку Женю, чтоб не трогала графин с водкой, настоенной на лимонных корочках, да и заведет неплохим баритоном и попадая в ноты:

Быстры, как волны, дни нашей жизни,
Что час, то короче к могиле наш путь.

Напеним янтарной струею бокалы!

И краток, и дорог веселый наш миг.

Что будет — темно, как осенние ночи,

Прошедшее гибнет для нас навсегда.

Ловите ж минуты текущего быстро,

Как знать, что осталось для нас впереди?

Умрешь — похоронят, как не был на свете,

Сгниешь — не восстанешь к беседе друзей.

Полнее ж, полнее забвения чашу!

И краток, и дорог веселый наш миг.

Споет, глаз увлажнит, из графина нальет, выпьет — и к себе, в кабинет, дымить, писать, кашлять...

Потом я слышал и другие варианты этой песни, народ нарастил на стихах Серебрянского забавные завитушки, но немудрящий смысл — надеремся безотлагательно, ибо все там будем — бережно сохранялся:

Помолимся, помолимся,
Помолимся Творцу!
К бутылочке приложимся,
А после — к огурцу!
Налей, налей, товарищ,
Заздравную чару...
Бог знает, что с нами
Случится впереди!

Заглянув через плечо в ТТКРО, старинная моя приятельница пробежала глазами эту запись и зашлась в восторженном воспоминании:

— А Серебрянский-то из Бобровского уезда будет, мы туда в детстве за глиной ездили. Там сильно красивая глина была. Ею на престольные праздники пол обмазывали, а кое-где и стены и печки, а до этого стены белили — представляешь, на белом фоне терракотовый орнамент, а пол — глинобитный — посыпался чабрецом, на образа накидывались чистые рушники, «накрахмаленные» в соли, на стол метали пахучие яблоки, вареники с вишней, миски с белым квасом, какого ты сроду не пробовал, и щучьей ухой. Во жизнь была!

Правда, в студенческой жизни самого Виталия пели уже другую застольную:

По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей.
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Ей-богу, нет! — А Бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Вино, вино, вино, вино —
Оно на радость нам дано.