Записки из «Веселой пиявки»

Да и в апостолах червоточины наблюдаются невооруженным, можно сказать, глазом. И если Светоносец, Сын зари, из херувима обращен «в пепел на земле», а потом уж незнамо как стал Сатаною, то апостолы двигались во встречном направлении — искупали неказистое прошлое и преображались в святых... Петр отрекся от Иисуса (предал, чего уж тут) и успел до петушьего крика проделать это трижды. Павел, еще в бытность Савлом, сотворил немало жестокостей в отношении последователей Христа... Или, скажем, братья Зеведеевы, Иаков и Иоанн, «сыны громовы» — те как-то раз осерчали и решили спалить самарянскую деревню со всеми насельниками. И сожгли бы, не помешай им Иисус. Да и скромности им не хватало: оба имели виды на место рядом с Христом в Царствии Небесном — один справа, другой слева. Не все в порядке и с Иудой (он же Фаддей), сводным братом Иисуса: когда Иосиф пожелал выделить часть наследства Иисусу, Фаддей делиться не захотел, пожадничал, значит. Правда, остальные апостолы вроде бы лишены такого некрасивого шлейфа — не укорять же, скажем, Левия Матфея за службу в налоговом ведомстве, а Фому — за разумное желание получить доказательство воскрешения Иисуса.

Что до предательства, то есть еще один — вполне исторический — персонаж, с изменой которого все не так уж однозначно: Иван Степанович Мазепа, гетман-злодей. Предатель? Кого или чего и когда стал таковым? Вот он служит при дворе польского короля Яна Казимира, обласкан его величеством, учится в Германии и Франции, Италии и Голландии, с увлечением читает маккиавеллиевского «Государя» (на тосканском диалекте, между прочим), но трудно православному украинцу в католическом окружении. Претерпев незаслуженные обиды, оставляет польский двор, идет под руку гетмана Дорошенко — служить Украине (и себе, конечно). Это — предательство? Потом Иван Степанович перекидывается к другому — левобережному — гетману, Самойловичу, и как-то раз отправляется в командировку к царевне Софье, в Москву. Там на него падает благожелательный взгляд всесильного Василия Голицына, и князь помогает ему оттеснить Самойловича и заполучить гетманскую булаву. Паскудство, конечно, да только дело-то обычное, рыба ищет, где глубже. Но вот Софья в монастыре, Голицын в ссылке, и Иван Степанович начинает служить Петру — служит верно, получает из рук царя второй в истории (после Федора Головина) орден Андрея Первозванного, становится «обеих сторон Днепра гетманом» — а учуяв неудачи России, примыкает к шведам и их союзникам полякам... Так что, Мазепа — предатель России? Да просто Иван Степанович мечется в казацко-украинско-русско-польско-шведской каше, соблюдая собственную выгоду, проявляя ум, хитрость, храбрость и расчетливость и вовсе не считая себя связанным клятвой верности кому бы то ни было. Ну что взять с человека! А правда, что?

Что вспоминается

в мутном свете ранних утр, когда уже пробудился, но еще не вполне включился в будничную реальность, не готов к унылой ритуальной цепочке: туалет-бритва-зубы-душ-собака-завтрак?..

Et si tu n’existais pas...

Ведь любовь не меряется сроками...

Цветет в Тбилиси алыча не для Лаврентий Палыча...

Смело мы в бой пойдем за суп с картошкой и повара убьем столовой ложкой...

Glory, glory, hallelujah...

Как мелки с жизнью наши споры...

Жил в городе Тамбове веселый счетовод...

It’s a wonderful world...

Далеко до Итаки, далеко до Мекки...

И бесконечно тягучее Донны Саммер: I love to love you baby...

А еще калорийная булочка и такое присловье, когда при игре делились на команды: солнце на закате или говно на лопате?

Вот и сегодня: то факультетское комсомольское собрание. С вороной. Витя Городнов как раз говорил о подготовке к Великому Октябрю в свете чего-то там, когда она появилась в поле зрения. Ворона с пирамидальным молочным пакетом на голове. Видать, сунулась в дырку — и ни туда ни сюда. Уж она и головой трясет, и лапой дергает, и крыльями машет. Какой там великий октябрь, какие решения в свете того-сего — все стоят у окон, завороженные. Косым скоком птица шлепнулась в лужу, в панике забила крыльями и оказалась на нижней ветке разлапистой липы в институтском дворе. Замерла. Замерли все. Потихоньку-потихоньку птица стала заводить нахлобученный пакет в развилку — как, ну как она ее нашла, вслепую? Вот, завела, уперла и — выдернула голову. Уф!